Postscript - Сесилия Ахерн

Мы смотрим на нее в удивлении.

– И на нервах я съела весь деньрожденный торт, – добавляет она.

После смерти Джерри я как бы застряла на месте, забуксовала. Его письма меня подтолкнули, заставили двигаться. На следующий год я села на велосипед и с тех пор яростно крутила педали. Но теперь вынуждена сидеть тихо и снова учиться ходить. Именно это – простая жизнь и ритмичное, как на конвейере, выполнение функций – запускает ход мыслей: жизнь меня ужасает и в то же время с той же силой мне ужасно хочется жить.

Когда Джерри умер, я наивно решила, что вселенная передо мной в долгу. Молодой женщиной пережив огромную потерю, я надеялась, что, выплакав свое, самое страшное я уже испытала, – и на этом всё. Но в мире, где нет предела возможностям, и потерям счета нет, а заодно и опыту, который из потерь и вопреки им – произрастает. Теперь я думаю, что, пережив первую утрату, подготовила себя для второй, для нынешнего момента, и для всех прочих, скрытых в будущем. Я не в силах остановить трагедию, которая разворачивается, я беспомощна перед проделками жизни. Но сейчас, когда я зализываю раны и лечусь, я говорю себе: хотя та машина выбила меня из седла и вмиг лишила самонадеянности, стесала кожу и переломала кости, я все-таки выздоравливаю, и моя новая шкурка будет крепче прежней.

Мозг послал сигнал SOS моим корням. И от корней донеслось: а что, если, разбирая себя на части, я складываю себя заново? В конце концов, такое случалось раньше. Почему бы не повториться?

Когда-то я хотела умереть.

Когда Джерри умер, я хотела быть мертвой.

Когда он умер, часть меня умерла, но часть – родилась заново.

И даже в самый разгар горя, если бы я увидела мчащуюся на меня машину, я все равно хотела бы жить. Возможно, не смерть злит и пугает нас, а тот факт, что мы ее не контролируем. Жизнь может быть отнята без нашего согласия. Дай нам время и возможность решать самим, мы приняли бы свою судьбу и распланировали бы свою смерть. Но нет! И все эти размышления снова и снова выводят меня к клубу «P. S. Я люблю тебя».

Притворяйся мертвой, чтобы выжить.

Притворяйся живой, если ты мертва.

Мы не можем проконтролировать свою смерть, свое прощание с миром, – это так. Но, по крайней мере, можем отвечать за то, что оставляем после себя.

За завтраком Гэбриел упорно молчит. Вчера я приехала поздно, он уже спать укладывался, и я присоединилась к нему, благодарная, что не надо взбираться по лестнице. В доме родителей я поднималась наверх на пятой точке, как Гретль фон Трапп в «Звуках музыки» под песенку «Пока! Прощай!». Мы не поговорили, по крайней мере о том, из-за чего поссорились в прошлый раз. Потом я заснула, а Гэбриел – нет. Каждый раз, просыпаясь, я видела, что он что-то читает в телефоне. Либо то, что меня сбили, подействовало на него так сильно, либо наша ссора, либо я вообще ничего не понимаю, и на уме у него что-то еще. Теперь он за стойкой, в одних брюках, внимательно разглядывает сваренные для завтрака яйца.

– Все хорошо?

Он не отвечает.

– Гэбриел?

– Да? – Он наконец реагирует.

– У тебя все хорошо?

– Яйца переварил, – говорит он, снова утыкаясь в них взглядом. Тост у него тоже сгорел. Он картинно вздыхает: – Видно, уж такой сегодня день.

Я улыбаюсь. Он намазывает тост маслом, рассыпая горелые крошки по всей стойке.

– Ты решила помогать клубу, верно? – Он читает мои мысли.

– Да.

С яйцами и тостом на тарелке он молча перемещается на край стойки, усаживается на табурет. Лицо спокойное, деловое. Режет тост на длинненькие кусочки, «солдатики», макает один в яйцо. «Солдатик» ломается. Желток слишком твердый, а не такой, как он любит, когда погружаешь сухарик в жаркую золотистую массу и она переливается через край, ползет струйкой по скорлупе, и можно пальцем ее подхватить и слизнуть.

– Черт, – сердится Гэбриел, швыряя тост.

Эта вспышка меня пугает, хотя я и ожидала такой реакции от моего обычно сдержанного, хладнокровного друга.

– Ладно, пора одеваться, – говорит он и направляется в спальню.

– Ты не хочешь поговорить?

Он останавливается на полпути.

– Ты ведь уже решила. Я все понял. Молчишь целыми месяцами, потом одна принимаешь решение. Отлично, так мы и будем теперь функционировать. Каждый делает то, что считает нужным, а потом информирует об этом другого.

Он исчезает в спальне. Пока я медленно выдыхаю, он снова возникает в дверном проеме, по-прежнему без рубашки.

– Недавно тебя сбила машина, Холли, и, скорее всего, это произошло потому, что ты думала об этом клубе и не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Разве после такого стоит принимать поспешные решения?

– Оно не поспешное. И приняла я его еще неделю назад. Знаешь, иногда страх заставляет думать быстрее, сосредоточенней. И вот теперь я вижу всю ситуацию яснее, чем когда-либо. Я не считаю, что из-за помощи этим людям откачусь назад. Сейчас все совсем по-другому. Я могу помочь людям. А потом, столкновение произошло не по моей вине, меня сбило такси, я никак не могла этого избежать.

– Помнишь, что ты сказала мне, когда вернулась с записи этого подкаста? «Если мне еще раз взбредет в голову натворить что-то такое, не разрешай мне». Я это помню, а ты, похоже, забыла. Разве тебе не мало досталось? Бог его знает, о чем ты думаешь после того, что с тобой случилось.

– Я думаю о том, что это может мне помочь.

– Значит, ты делаешь это для себя? Или для них?

– Для всех нас.

Он резко вскидывает руки.

– Да тебя чуть машина не переехала!

– Она меня сбила. Я повредила ногу – не голову же! И пока выздоравливала, ты мог больше времени проводить с Кейт и Авой, – огрызаюсь я.

Мне совсем не хотелось язвить по поводу того, что Гэбриел часто бывает с дочкой и бывшей женой. Это неправильно, ведь с нашего с ним знакомства он больше всего на свете мечтает снова сблизиться с дочкой. И я это знаю. И хотя я сама решила неделю провести у родителей, все-таки меня слегка бесило, когда он бывал с ними.

– Я и не думал вернуться к Кейт, если ты ревнуешь.

– А я не думаю вернуться к Джерри, если ревнуешь ты.

На этом он утихает, улыбается, проводит рукой по волосам и только спрашивает:

– Но почему? Почему ты стремишься так глубоко погрузиться в… смерть?

– Я решила не убегать от нее и не притворяться, что она меня не волнует. Это мой способ с ней поладить. Но, Гэбриел, я ни за что не хочу, чтобы этот клуб повлиял на наши отношения. Ты ведь из-за этого так волнуешься, да?

– Разве не видишь? Мы уже ссоримся. Вот прямо сейчас. Из-за нас. Из-за них.