Коварный камень изумруд - Владимир Дегтярев

— Ну, вот ещё чего удумал! Как туда убежишь? И к кому?

Савва с сожалением поглядел на остатки водки, допил их, штоф зашвырнул в кучу сена.

— Хороший ты друг, Егоров. И человек хороший. Но... вот не повезло тебе. И я твоё невезение поправлю. Сегодня после рождественского разговения граф Толстой... Американец, хе-хе, нам, свитским, устраивает приём в своём доме. Я под хмельное дело попрошу его, как бы для моего знакомого купца, написать рекомендательное письмо какому-нибудь доброму американцу. И то письмо передам тебе. Ты с толстовской рекомендацией в той Америке быстро войдёшь в ихнюю жизнь.

— Нет, Савва, не старайся. Никуда я не поеду, ни в какую Америку. Да и денег на дорогу у меня нет...

— Ну, значит, здесь и помрёшь! Ни за понюх табаку! Семейка Малозёмовых вот так, в кулаке, держит всю столицу. Все столичные воры — её служивые! Зарежут тебя, пискнуть не успеешь. Так что лучше беги в Америку! Если помирать не собрался. Ну, я поехал, пора и на развод. Да, за то рекомендательное письмо прикупи ты и мне эту безделицу — золотую «катеринку». Вроде как рождественский подарок от тебя — мне. Завтра утром я тебе письмо от Американца к американцу отдам в дежурной комнате. Бывай!

— Вот ты какой же, а? — разозлился поручик Егоров. — Я же тебе, Савва, русским языком сказал — нет у меня денег! Нету. Даже на то нету, чтобы тебя отблагодарить «катеринкой». Хочешь, саблю мою возьми...

Савва так гневно отмахнулся от Егорова, что его здоровенный битюг встал на задние ноги и лупанул передними копытами по доскам сенника. Савва выругал коня и, конечно, поручика Егорова:

— Стой, куёна буёна в глупую твою мать! И ты... тоже очень глуп, поручик, раз не знаешь, где деньги запросто взять! Весь столичный гарнизон знает, а ты нет?

— А где?

— А пойди тихохонько на Вторую шпалерную улицу, третий дом от угла, там будет доходный дом. Спроси там «Благодетеля». Так и спроси: «Нужен, мол, мне "Благодетель"». Тебе его квартиру и укажут. Дашь ему рубль серебром, ответишь на его установочные вопросы и возьмёшь у него... ну, сто рублей. Без отдачи в ближайшие сто лет! Хо-хо! Все офицеры Петербургского гарнизона уже там были. И ничего. Тишком говорят, что это придумал цесаревич Александр Павлович, для того чтобы его офицеры загодя уважили и полюбили...

— А ты туда ходил, Савва?

— А мне оно зачем? Мне отец посылает в год по тысяче рублей, я сам кому хошь займу... Но тебе, Егоров, не займу, ведь ты же не отдашь! Гойда!

Савва заорал конюхам, чтобы ворота открывали, махом оседлал своего вороного коня и пустил его рысью прямо из конюшни.

Егоров одёрнул шинель и торопливо зашагал в кордегардию. Ведь на часах пробило уже обед. Времени ни на что не оставалось!

А может, и правда, сбежать в Америку?

* * *

Когда гулко ударила адмиралтейская пушка, извещавшая, что наступил полдень, но в этот раз не призывавшая пить чару водки, — Рождество впереди, трудный ночной молебен, — поручик Егоров отсчитывал майору Булыгину пятнадцать золотых «катеринок». Там, под бочкой, в льняной «колбаске» осталось ещё четырнадцать золотых кругляшей. Одну «катеринку» поручик Егоров сунул себе в карман, для Саввы Прокудина. Савва Прокудин зря не говорит. Рекомендательное письмо он у графа Толстого-Американца, точно выпросит. И Егорову придётся то письмо взять, заплативши за него золотой монетой.

А бегство в Америку — это всё же пьяная сказка Саввы Прокудина. Не стоит по сказке отмерять судьбу.

В кабинет Степана Шешковского под начавшийся колокольный звон внесли стакан горячего чая. Шешковский пододвинул чай под руки государственного преступника.

— Ну а греки — что? — спросил Степан Шешковский.

Пётр Андреевич, отхлёбывая крепкий горячий чай из тонкого хрустального стакана в серебряном подстаканнике, раздумчиво ответил:

— А что — греки? Как начали со времён падения Византии врать, так и до сих пор врут. И остальная Европа за ними поспешает. Ведь Европе тоже выгодно! Вот, возьмите, скажем, Англию. Туда сколько племён ходили, точнее — плавали. Но! Когда плавали? Тогда, когда топор из железа появился или когда уже пила железная появилась. А никак не ранее! С тех пор прошло всего шесть сотен лет. Но никак не две тысячи лет! Некоего Цезаря англы себе присвоили, на всех углах кричат, будто римляне... без штанов на остров Англия до распятия Иисуса Христа плавали! На чём плавали? Пораскиньте своими мудрыми мозгами... На медных щитах? Или на брёвнах? Ведь из брёвен, окромя плота, без пилы да топора ничего и не смастеришь. А бревно из дерева делают, а дерево ещё надобно свалить, от сучьев очистить... Чем? Бронзовой пилой? Можно, конечно, тонких дерев наломать, да плот смастерить. Так на том плоте дальше пруда не уплывёшь. Так-то, ваше превосходительство! Доски нужны даже для простой лодки. А без пилы — доски откуда возьмутся?

— Ну... — Шешковский развалился в кресле, поднял голову к потолку. — Ну, можно взять лесину и топором её, топором! Из одной лесины будет одна доска! Так у нас леса растёт — во! Сколько хочешь можем досок топором настругать!

Тайный советник, начальник тайной и самой злой канцелярии в государстве, провёл ладонью под подбородком, как бы отрезая свою полысевшую голову. Обозначил, что досок будет много!

Пётр Андреевич поставил стакан на стол, обтёр рукавом пот с лица:

— Особая есть приятственность, ваше превосходительство, встретить на просторах России мудрого человека. Именно! Так, как вы говорите, и поступали наши русские предки. Топором строгали доски из лесин. И назывались те лодки...

— Струги! — захохотал Шешковский и вдруг стукнул плетью об стол три раза.

В дверь просунулась разбойничья голова личного секретаря его превосходительства.

— Пушка стрельнула, что — у тебя уши замёрзли? Неси нам с Петром Андреевичем обед. Прямо сюда. Ну, как обычно, щей на мясе, да потом гуся... целиком неси гуся, подлец. Рыбы там жареной подашь, соленья... сам знаешь!

Голова секретаря исчезла.

— Я, ваше превосходительство, только малость рыбы съем. Священный сан на мне, сами понимаете, не могу порушить устава православного...

— Это я понимаю. Но и ты пойми, господин Словцов! Мы с тобой сейчас в таком состоянии, что не в тепле и неге сидим у меня в канцелярии, а как бы состоим на войсковом походе! А наша церковь разрешает и даже велит воинам на походе не соблюдать поста, а есть мясо и потом биться до полной победы, или до последнего воина! Так? Так! Ведь я допроса не отменял и твой допрос веду? Веду! А допрос государственного преступника, это, сообрази сам, это же бой! Великий бой за правду. Так что...

Шешковский не договорил. Секретарь да два помощника вкатили в кабинет стол на колёсах. И стол еле в дверь прошёл из-за немалых размеров. На столе звенели чаши, чашки, бутыли и бутылки. От стола понесло таким разливистым запахом жареного с чесноком мяса и осетровой ухи, что Пётр Андреевич махнул рукой, перекрестился и сказал: