Сад земных наслаждений - Джачинта Карузо

Страсть, разгоравшаяся внутри ее, пугала Алейт. Никогда прежде она не попадала во власть подобных чувств: ни в юности, ни в браке. Она любила мужа, как положено всякой добропорядочной жене, исполняла супружеский долг, занималась домом, делала все то, что соответствовало ее положению.

Однако все это теперь казалось Алейт далеким, словно относилось к какой-то другой жизни. Ей приходилось делать над собой нечеловеческие усилия, чтобы по-прежнему играть свою роль. Оставалось только надеяться на то, что никто не заметит бурю, что бушевала в душе. Особенно Агнес, ведь ее было труднее всего обмануть.

Действительно, однажды утром, помогая госпоже одеваться и заметив, что платье сидит на ней слишком свободно, компаньонка позволила себе замечание по поводу ее внешности. Алейт похудела, ее кожа, свежестью которой все восхищались, побледнела, у рта появилась горькая складка, исчезла прямая осанка, величественная, словно у королевы. Одним словом, она вдруг разом постарела и теперь выглядела на свой возраст.

Агнес учтиво сказала госпоже, что ее можно приводить в пример как идеальную жену, преданную мужу. Быть может, Алейт напрасно так сильно беспокоится из-за Йероена, ведь с ним наверняка все в порядке. Кроме того, добавила компаньонка, он не хотел бы, чтоб жена тосковала по нему до такой степени, что даже подурнела.

Алейт с горечью подумала о том, насколько Агнес далека от истины. Ее госпожа действительно тосковала, но не по мужу.

С того дня на рынке она больше не встречала еврея и готова была отдать все, что угодно, лишь бы увидеть его, пусть даже издали. Алейт бродила возле его дома, бывала в тех местах, где он часто появлялся, вновь и вновь возвращалась на рынок, но еврей словно в воду канул. Она не осмеливалась задавать вопросы, чтобы не вызвать подозрений. А еще потому, что не знала, сможет ли остановиться, раз упомянув его имя. Как все влюбленные, Алейт испытывала трепетное желание говорить о предмете своей страсти и, не имея возможности обсуждать его с другими, отводила душу наедине с собой. Она часами сидела у окна, наблюдая за рыночной площадью, и вела в душе долгие страстные беседы с евреем.

Алейт пыталась вспомнить все, что знала о нем. К сожалению, немного, ведь он был таинственным человеком. Его звали Якоб ван Алмангин, у него были когда-то жена и сын, но они утонули. Он долго их оплакивал и пожелал увековечить память о них в триптихе «Потоп», заказанном Йероену несколько лет назад. Он обратился в католическую веру и состоял в Братстве Богоматери, как и ее муж.

Братство, между прочим, занималось организацией религиозных празднеств, В том году они намеревались устроить торжество в честь Благовещения. Репетиции должны были скоро начаться, и в этом Алейт усмотрела единственную возможность встретиться с евреем. Если, конечно, он в городе, ведь дела часто звали его прочь из Хертогенбоса.

Каким-то образом Алейт удалось дотянуть до конца июля, когда Братство собралось на репетицию. Она подбирала наряд с особой тщательностью, надела платье с лифом, рукавами, украшенными прорезями, и широкой юбкой, отделанной кружевом и бахромой. Она расчесала волосы, как всегда, с пробором посередине и надела жемчужную диадему.

Явившись в собор Святого Иоанна заранее, Алейт устроилась так, чтобы видеть всех, кто будет приходить. От напряжения ей казалось, будто она горит и мерзнет одновременно. Кавалер Янен ван Бакс, для которого Йероен не так давно нарисовал герб, спросил у нее, есть ли новости о муже. Алейт завела с ним беседу, но была рассеянна. Она постоянно теряла нить разговора, вздрагивала всякий раз при звуке шагов, пот лил с нее градом. Кавалер спросил, что ее беспокоит. Алейт заверила его, что все в порядке, и удалилась под каким-то предлогом. Поэтому она не заметила, как явился еврей.

Она увидела его прямо перед собой внезапно, и от волнения все приготовленные заранее фразы замерли у нее на губах. Он холодно взглянул на Алейт, словно не был с нею знаком, поприветствовал с обычной учтивостью, но не остановился, предпочтя ее обществу соседство одного из видных членов Братства.

Разочарование было неожиданным и жгучим, как пощечина. Она долго представляла себе их встречу, думала о словах, что они друг другу скажут, о взглядах, какими обменяются. Лишенная всего этого, она почувствовала физическую боль. Еврей словно растоптал ее. Однако Алейт превозмогла себя и осталась стоять, смешавшись с толпой членов Братства, делая вид, что слушает их речи. И не спускала глаз с еврея, следила за его движениями, а он переходил от одной группы к другой, любезно беседовал, даже смеялся.

Когда Алейт поняла, что он не обращает на нее внимания, то присела в уголке, боясь, как бы не отказали ноги. Никто не должен видеть, насколько она потрясена, тем более еврей. Лучше броситься в огонь, чем позволить ему узнать. Над ней посмеялись, ее обманули, унизили. Алейт вдруг открылась его игра: еврей прекрасно знал, что благородная и высокомерная жена Йероена ван Акена презирает его, и решил отомстить. Заманил ее на одно из своих непристойных сборищ, чтобы зло над нею подшутить. При мысли о его ласках в ту ночь Алейт казалось, что она умирает. Кто знает, сколько раз еврей смеялся за ее спиной. Как же она этого прежде не поняла? Вела себя так глупо, что попалась в ловушку. Стоило только вспомнить, как враждебно они всегда друг к другу относились. И не забывать о своем возрасте! Еще привлекательна, но уже не молода. Алейт представила себе обнаженное тело Катарины, и ее захлестнула горечь. Зачем еврею терять время с такой старухой, как Алейт, когда рядом с ним живет эта красавица?

Вот-вот должна была начаться репетиция празднества, и Алейт позвали. Она заняла свое место, произнесла отведенную ей роль без единой ошибки — она играла святую Елизавету, мать Девы Марии — и стала с нетерпением ждать конца действа. Ей невыносимо было находиться в одних стенах с евреем. Алейт больше не смотрела на него, но чувствовала его присутствие, словно он стоял рядом с ней. Еврей не участвовал в представлении, однако помогал верховным членам Братства в его подготовке. Поэтому он время от времени вмешивался в происходящее, подсказывал что-нибудь или поправлял актеров. К счастью, когда Алейт произносила свои реплики, он промолчал, и она вздохнула с облегчением, потому что не вынесла бы его замечаний.

Наконец репетиция окончилась, и общество начало расходиться. Алейт немедленно покинула собор Святого Иоанна и вернулась домой. Ей не терпелось запереться в своей комнате и дать выход горю.

Но дома ее ждал сюрприз: вернулся Йероен.

Особое ars amandi, да? — насмешливо спросил я, глядя в глаза Ребекке. — Почему бы вам не принять его приглашение, сержант? Может, научитесь чему-нибудь новому, а потом и меня научите?

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

— Я пошутил.

Ребекка сидела напротив меня в моем кабинете. Я прочел вторую главу «Алейт» и выяснил суть предложения, сделанного моей напарнице загадочным Тау. Предложение было непристойное. Мне почти захотелось отправиться вместо нее. Меня привлекал не Тау — вообще-то я не люблю мужчин. Меня воодушевляла возможность войти в состав разнородной группы, которую этот предприимчивый господин организовал, чтобы упражняться в ритуалах, столь милых сердцу Великого Магистра. В эту группу и пригласили Ребекку.