Невеста императора - Игорь Ефимов

О том, что произошло в ночь на Пасху, я узнала от живой свидетельницы. Сестра моей постельницы в тот год решила наконец присоединиться к Церкви Христовой. Но она непременно желала принять крещение из рук Иоанна Златоуста. И для этого приехала в Константинополь из Пергама. За несколько дней до Пасхи постельница пришла ко мне очень встревоженная.

— Правда ли, что епископы выпросили у императора указ о закрытии собора Святой Софии?

Увы, это оказалось правдой.

Златоусту было запрещено входить в собор, запрещено покидать епископский дворец. Священникам его партии не разрешили крестить новообращенных. А жаждавших крещения — приезжих и местных — собралось тогда в Константинополе больше трех тысяч человек.

В ночь на Пасху никто не мог заснуть. Город глухо гудел. Под окнами я несколько раз слышала звон оружия, тяжелую поступь солдат. Потом все же задремала. И проснулась от сдавленных стонов и всхлипов. Пошла на звуки. Они шли из комнаты моей постельницы. Войдя, я увидела ее сестру — растерзанную, в мокрой крестильной рубашке, облеплявшей голое тело, с окровавленным лоскутом кожи, свисающим со щеки, с длинными кровоподтеками на плечах и груди.

— Господи! Кто это сделал? Бандиты? На тебя напали ночные разбойники?

Но нет — бандиты тут были ни при чем.

Оказалось, что непреклонный Златоуст не подчинился приказам, не побоялся угроз. Как и было обещано новообращенным, его священники попытались начать обряд крещения в соборе Святой Софии. Но посланная стража перекрыла все входы. Тогда священники объявили, что крещение будет продолжаться в банях Константина, что у церкви Всех Апостолов.

Толпа потекла туда.

Главный бассейн в банях превратили в гигантскую крестильную купель. Люди входили в нее, ждали своей очереди, потом повторяли за священником слова молитвы и поднимались по ступеням под благословение. Хотя обряд совершался со всей возможной поспешностью, толпа крестившихся была слишком велика и очередь двигалась медленно.

Вдруг от дверей раздались крики боли и отчаяния. Послышался лязг оружия, звуки ударов, топот ног.

Сестра моей постельницы оглянулась и увидела солдат. Много солдат с дубинками и мечами. Они ломились через толпу, с хохотом раздавая удары. Били стариков, женщин, детей без разбору. Когда дорвались до священников, принялись избивать их с особым старанием. В воду полетели свечи, святые дары, кадильницы.

Полуодетые, окровавленные люди в ужасе разбегались, искали укрытия в темноте улиц.

Моя постельница смазывала раны сестры и утешала ее:

— Все же ты приняла святое крещение… Не только водой, но и кровью… Ты пострадала за Господа нашего, и Он воздаст тебе в жизни вечной.

Но та все мотала головой и повторяла со страхом:

— Святотатство… Такое святотатство… Господь покарает всех нас… Не простит святотатства…

На следующий день я узнала, что начальник городской стражи Луциус нарочно послал необученных солдат для разгона крестившихся. Это был отряд фракийских новобранцев — необузданных, жадных до драки, пьяневших от вида льющейся крови и бегущих людей. Но такова была сила веры новообращенных, что, избитые и полуодетые, под утро они снова собрались вокруг уцелевших священников за городской стеной и закончили обряд крещения.

Дворцовые интриги и борьба не утихли после Кровавой Пасхи. Император тянул, откладывал, совещался, колебался. Из Рима и Равенны шли письма от императора Гонория в защиту Златоуста. Враги архиепископа понимали, что все будет зависеть от императрицы Эвдоксии. Но она пряталась в своих покоях, не хотела принимать участия в украшении готовившегося злодеяния гладкими словами. Ко мне императрица была очень добра в эти месяцы, часто просила навещать ее в добровольном заточении. Но мне эти визиты были тяжелы. Я впервые видела, как душа утекает из живого человека.

Наконец в одно июньское утро шепот пролетел по дворцовым залам и коридорам: ночью Иоанн Златоуст был уведен из своего дома, тайно посажен на корабль и отправлен в ссылку, на армянскую границу.

А следующей ночью запылал собор Святой Софии.

Я видела из окна, как пламя поднялось над стенами, завилось вокруг купола гигантской змеей. Ветер был сильный, и скоро огонь перекинулся на соседнее здание сената. С крыши лился расплавленный свинец. Камни и мраморные плиты с грохотом рушились на землю, на стоящие внизу статуи. Погибли знаменитые изображения девяти муз, привезенные из Геликона еще императором Константином. Чудом уцелели лишь статуи Зевса из Додона и Афины из Линдуса. Язычники видели в этом спасении руку Олимпийского Громовержца и укреплялись в своей вере.

Как водится, в случившемся пожаре обвинили сторонников изгнанного архиепископа. Начались аресты, пытки, суды, казни, конфискации. Не знаю, сколько людей тогда потеряли жизнь, свободу, имущество. Кое-кто из несчастных пытался проникнуть во дворец, искать заступничества у императрицы.

Но она никого не принимала.

Она тихо и молча угасала.

В последний раз она говорила со мной, лежа в кровати, в тени балдахина. Глазницы ее темнели, как два колодца, налитые тоской. Невозможно было поверить, что еще год назад эта женщина проходила по дворцу, гоня перед собой невидимый ветер. Ветер нездешних страстей.

— Он победил, — сказала она. — Ты видишь, Господь возлюбил его сильнее и исполнил его молитвы. Его недобрые молитвы, полные несправедливых обвинений. Господу не нужна справедливость. Он любит, кого захочет. А кого разлюбит, того покинет… Не нужно даже посылать болезнь… Он просто отнимает надежду… Надежду на что-то лучшее в жизни… Вынимает ее, как пробку из меха… И вино льется на землю… Осталось совсем немного…

В последний день сентября страшный град побил виноградники по всему северному берегу Мраморного моря. В народе шептались, что это кара за изгнание Иоанна Златоуста. А четыре дня спустя императрица Эвдоксия умерла. И это окончательно уверило многих, что она была виновницей падения архиепископа. Как будто казнь может служить подтверждением вины.

Она умерла, оставив четверых детей сиротами, а императора — растерянным, испуганным, усталым вдовцом. Который всю жизнь гордился своим умением мирить тысячи людей и вдруг понял, что совсем не знает, как помирить хотя бы одного из них — с Богом.

После смерти императрицы у меня не осталось ни одного близкого человека во всем огромном дворце. И я стала просить императора отпустить меня в Италию, к брату Гонорию.

(Галла Пласидия умолкает на время)

ЮЛИАН ЭКЛАНУМСКИЙ У ВОРОТ КОЛИЗЕЯ

В то время как восточную часть империи сотрясали религиозные смуты, Италия в 404 году вкушала недолгий мир. Затаились в своих поместьях и офицерских палатках честолюбцы, вечно ведущие подсчет мимолетных шансов на успешный бунт. Не скакали гонцы от границ с вестями о вторжении варварских племен. Все боялись нашего полководца Стилихона, все помнили молниеносные удары, которыми он умел отсечь вражеские руки, протянутые к сердцу государства. Казалось, покой и процветание вот-вот вернутся на итальянскую землю. Даже император Гонорий решился в том году оставить на время неприступную Равенну и совершить триумфальное посещение Рима.