НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной» - Софи Морган

Он шептал мне в ухо, пока мое дыхание восстанавливалось, и его голос успокаивал. Он говорил мне, как я была великолепна, как он доволен мною, моей стойкостью, столь милой ему. Как прекрасно выглядят отметины на моей попе. Как он мною гордится. Как впечатлен моей смелостью. Его слова согревали и умиротворяли меня, пока эндорфины распространялись по моему телу, и я испытывала облегчение не просто потому, что я вытерпела, но и потому, что сделала это хорошо. Я успокоилась. И неожиданно оказалось, что я просто очень растрепанная женщина с приятно покалывающим задом и необыкновенно мокрым влагалищем.

Он улыбался мне сверху.

— Хотелось бы тебе кончить сейчас?

Я быстро кивнула, тут же смутившись от своего рвения.

— Да. Пожалуйста.

Он галантно помог мне подняться, подал мне руку и повел обратно по лестнице в спальню.

Он повалил меня на кровать и страстно поцеловал. Наши языки сплелись, наши руки были повсюду. Действие сменило характер на игривый. В этом весь Адам, каким я его знаю: спокойный в угрожающие моменты, но в основном милый и чувственный. Нежный. На мгновение он оторвался от меня, чтобы улыбнуться сверху, я увидела красный отпечаток на его губах и вспомнила про помаду на своем лице. В комнате были большие зеркала на каждой стене и потолке, и я украдкой посмотрелась в то, что поближе, тихо охнув, когда увидела красные пятна, сухую сперму и бледную надпись «шлюха» через весь лоб, отразившуюся задом наперед.

Я всегда считала, что зеркала слегка тянут на особняк Playboy. Но в этой комнате они давали обзор почти на все триста шестьдесят градусов, что мне понравилось, хотя при этом было трудно игнорировать вещи, казавшиеся мне вызывающими (как, например, мой разрисованный лоб), по крайней мере, пока я не начала наблюдать в зеркало за тем, как раздевается Адам. Он наконец снял с себя одежду и предоставил мне возможность беспрепятственно любоваться своим стоящим членом, а потом и задницей, когда наклонился, чтобы вынуть из сумки презерватив.

Когда он окончательно разделся и подготовился, то поставил меня на четвереньки и вошел сзади. Я испустила долгий стон удовольствия, когда он начал грубо трахать меня — после большого количества раздражителей и серьезных испытаний за такое относительно короткое время я была более чем готова к этому.

Он схватил в охапку мои волосы и стал пользоваться ими как рычагом, подтягивая меня назад, к себе, в то время как сам подавался вперед. Его толчки давали мне парадоксальную смесь боли и удовольствия. Задницу и ляжки еще покалывало после стека, и ощущение его ударов по ним с каждым движением приносило волну жгучей боли от рубцов, но это сливалось с удовольствием чувствовать его внутри. Это было потрясающе.

Он запрокинул мою голову назад, выгибая мне спину дугой, и это значило, что я опять могла видеть свое лицо в зеркале. Я вспыхнула от распутного взъерошенного месива, которое собой представляла, потрясенная видом похоти в глазах и улыбки радости. Меня чуть не стошнило от выражения собственного лица; это было редкостное визуальное прозрение, что я собой представляю в период своей покорности. Для меня было неожиданностью, насколько счастливой я выгляжу — ни капли злости на лице, — а еще насколько моложе и беззаботнее кажусь.

Неожиданным движением сзади я оказалась повернутой наоборот. Мои глаза сияли Адаму — моему мучителю, сообщнику по преступлениям, мужчине, который совершенно спокойно делает все возможное, чтобы исполнить мои давние фантазии. Я смотрела на него, в то время как он действовал, наслаждаясь видом сосредоточенности и вожделения в его глазах, чувствуя его движения внутри себя.

Через некоторое время он вынул член и развернул мое тело поперек кровати, прежде чем снова заняться мною. Своим весом он вдавил мой зад в простыни, и во время нашего движения рубцы терлись о мягкий хлопок, что причиняло еще большую боль, но в таком положении я не могла избежать ее. И я сосредоточилась на том, что видела в зеркало поверх его плеча, наблюдая его движения внутрь меня и наружу, смотрела на точку, в которой мы соединялись особенно близко.

Сочетание боли, удовольствия и вуайеристских чувств от разглядывания себя в зеркале привели к тому, что я так близко подошла к оргазму, что у меня дрожали бедра от усилий по его оттягиванию. В моем покорном сознании это воспринималось как нечто, для чего нужно было получить разрешение. И я спросила. Мой голос звучал отчаянно даже для собственных ушей, и облегчение, когда он сказал «конечно», было почти что материально.

Я кончила. Это было сильно. Я сразу перестала дрожать, он слез с меня и лег рядом на бок, пока я приходила в себя. Он гладил ладонями мои руки и, наконец, помог вернуться с небес на землю.

Я повернулась, чтобы спрятаться в его руках, но как только сделала это — увидела его член, твердый, покрытый моими выделениями.

Я хотела сделать для него что-нибудь такое, что ему понравилось бы наверняка.

Я знала, один раз он уже получил свое и оставил меня, неудовлетворенную, в клетке, но я, конечно, более добросердечное существо, чем он, и не могу видеть его отвергнутым. Ну, хорошо: в целом его член выглядит заманчиво, и я на самом деле хочу, чтобы он кончил мне в рот — так что не такая уж я и альтруистка. Я посмотрела вокруг, проверила, нет ли у него других планов, и не собирается ли он мне препятствовать. Он улыбался, подложив руки под голову — молчаливый показатель того, что он не собирается меня прерывать. Пришла моя очередь поиграть.

А так как я знала, что он получил удовольствие от того, чем мы занимались днем, и понимала, скольких усилий ему стоило организовать это для меня, сердце мое забилось быстрее. Я хотела сделать для него что-нибудь такое, что ему понравилось бы наверняка.

Я сползла с кровати и взяла его в рот; и если я старалась спрятать свое растущее возбуждение и униженность, когда оказалась в клетке, то сейчас наслаждалась, демонстрируя ему это. Я разместилась так, чтобы он мог лицезреть мою красную разбитую задницу, пока я буду отсасывать, так что он мог увидеть не только то, какая влажная я сейчас, но и как то, что я с ним делаю, заставляет меня становиться еще влажнее.

Сейчас шквал насилия и грубости улетучился. Он не трахал меня в лицо, не давил голову вниз. Он просто лежал, сосредоточенно глядя на меня — у меня было тайное подозрение, что он мог подсматривать в зеркало, — пока я его сосала. Я отдавалась ему страстно, беря в рот так глубоко, как только возможно, и мне удавалось самостоятельно проталкивать его в горло. Каждый раз, когда это делала, я внутренне радовалась, слыша его стоны. Я приходила в восторг от того, что своим горлом чувствую пульсацию его члена. И когда он, наконец, кончил, я была уверена, что проглотила все до последней капли. Потом, только потом, я вернулась в его руки, поцеловала его грудь и стала засыпать.

Когда я снова зашевелилась, разбуженная Адамом, высвобождающимся и осторожно выбирающимся наружу, в комнате почти совсем стемнело. Я полежала подольше, наслаждаясь теплом одеяла, а потом встала и пошла на разведку. Обнаружила я его в ванной, с мокрыми после душа волосами, готовящим мне ванну. Он помог мне влезть в нее, мягко поцеловав, и улыбнулся, когда я вздохнула от приятных ощущений, которые дарила теплая вода, успокаивавшая боль.