Его маленькая слабость - Алиса Лиман

— О, нет, простите, — шепчет она и склоняется слегка.

Будто желая увидеть рубец, касается его двумя руками. Изучающе ведёт вдоль неровных краев. Накрывает ладонью, словно поглаживает. А меня мурашки пробирают.

Отрываю ее любопытные пальцы от своей кожи и тяну к волосам:

— Тут ещё есть. Осколок... — осекаюсь, глядя, как она болезненно морщится, зарываясь пальцами в мои мокрые волосы.

— Я тебя пугаю? — хмурясь, спрашиваю я, изучая ее странную реакцию.

Конечно, пугаю. Мало ей было моей уродливой души, так решил ещё физическим уродством похвастать.

— Нет. С чего бы? — вдруг отмахивается она. — Было очень больно?

Таращу на неё глаза. Больно?

Зачем она это делает? Каждый раз выбивает меня из колеи этими своими вопросами с подвохом. С двойным дном, я бы даже сказал.

Может она не помнит простой истины, что это слишком лично? Однако о том, что градус вынуждает людей вести себя неадекватно она помнит. И как пользоваться ложкой знает. То есть все базовые знания у неё на месте. Однако это...

Я уже и не припомню, когда у меня последний раз спрашивали, больно ли мне. Замёрз ли я. Не голоден ли.

— Больно, — отзываюсь тихо, хмурясь от того, что маленькая ладонь поглаживает мои волосы. — А тебе?

— Мгм, — поджимает губы, не переставая гладить мою голову.

Ей больно. Она тут слепая. Ее угнетают в этом чертовом доме. В том числе я сам. Но почему у меня такое ощущение, что это она меня утешает?

— Прекрати, — требую я.

— Ой, — вжимается в стену, — я что-то... задумалась.

— Как ты можешь оставаться такой... Такой! Когда я тебе столько гадостей наговорил?! — подаюсь вперед и нависаю над ней, облокотившись на стену.

— Я тут подумала, — выдавливает она неуверенно, — дело же не в словах. И не в том, как вы выглядите. Сколько у вас шрамов. Я вижу нечто другое...

— И что же?

Ее рука вздрагивает, и неуверенно ложится на мою грудь:

— Кое-что большее.

— Анют, из меня такой себе лирик. Объясни по-человечески.

— Звёзды, каша, бассейн, часы... — перечисляет она какие-то бессвязные, на мой взгляд, вещи. — Одно то, что вы меня оставили в своём доме... Я вижу, что вы хороший человек.

Нервозно усмехаюсь от неожиданности. А она продолжает:

— Что бы вы ни говорили, но ведь не выгнали. И не воспользовались, хотя... — шумно выдыхает, прикусывая губку.

Улыбаюсь. Ляпнула лишнего. И я все понял.

— Хотя говорю, что хочу тебя, — заканчиваю за неё, упираясь носом в ее лоб.

Заметно напрягается:

— Да. В общем, — тараторит, явно желая увести разговор в другое русло, — разве бы плохой человек стал учить меня готовить кашу?

Отстраняюсь слегка, чтобы не волновалась, что я снова глупость какую сотворю:

— И что же, ты меня теперь совсем не боишься? Я ведь завтра проснусь и неизвестно, что выкинуть могу.

— Это страх перед неизвестностью. Но не перед вами. Если завтра вы решите выставить меня из своего дома... я пойму.

Я ведь даже не могу ей чего-то обещать. Она вполне очевидно растопила мое сердце. Но не заледенеет ли оно до завтрашнего утра — я гарантировать не могу.

— Анют.

— М?

— Ты это... прости меня. За то, что было. И за то, что возможно будет.

Она улыбается.

Чего это?

— Мой дружелюбный волк уснёт. И появится другой.

— Запомнила? Если начнёт рычать, шли его к черту! — я смеюсь в ответ, но на душе тяжко. — Давай вылезать, чтобы я и дальше оставался хорошим волком. А то больше сил нет смотреть на тебя в мокрой одежде...

Ее щеки тут же покрываются румянцем.

Все правильно поняла, девочка. Слепая, да не глупая.

Расторопно отлепляет от себя спереди натянувшуюся мокрую ткань платья, пряча соблазнительные изгибы.

— Сама справишься? — хрипло спрашиваю я, сглатывая вязкую слюну. — Я пока за одеждой сухой схожу.

— Не надо. Я сама. В комнату приду и разберусь.

— Нет.

Ее взгляд от неожиданности начинает блуждать по ванной:

— Что «нет»?

— Не пойдёшь в комнату. Со мной останешься. Хочу снова уснуть, слушая твой голос.

Она явно в смятении. И ведь даже отказать мне не в силах. А я вроде и осознаю, что не хорошо поступаю. Да только тоже не могу отказаться.

— Вам правда так нравится мой голос? — выдавливает она.

Наклоняюсь к ней. Заглядываю в ее глаза. Но ведь моей искренности она не увидит.

Еще прежде, чем успеваю себя остановить, подаюсь вперед. Всего на краткий миг осторожно касаюсь ее влажных губ своими. Неторопливо отстраняюсь. Упираюсь в ее лоб.

— Это — моя маленькая слабость.

Спешу выйти из ванной, пока опять глупостей не натворил.

Ох, не стоит мне ее в своей кровати оставлять.

ГЛЕБ

Боюсь глаза открывать, уже догадываясь, что увижу.

Вот же кретин! На кой хрен я вчера пить взялся?! Зачем вообще домой потащился?! Собирался ведь в клубе переночевать! Чтобы без последствий.

Все же открываю глаза. И утыкаюсь взглядом в свои последствия.

Хмурюсь. Бледная щека покоится на моей ладони. Темные волосы в свете рассветных лучей отливают золотом. Розовые губки слегка разомкнуты. Словно со стороны наблюдаю, как мои пальцы тянутся к темным ресничкам.

Одергиваю себя. Это что ещё за черт?!

Резко сажусь в кровати, неосторожно выдергивая свою ладонь.

Дьявол! Какого... Это каким дебилом надо быть, чтобы...

— Доброе утро, Глеб Виталич, — едва не вздрагиваю, услышав тихий голос.

Воровато оборачиваюсь, и смотрю, как девочка спешит выбраться из моей постели.

— Простите. Я уже ухожу, — бормочет себе под нос, семеня по комнате.

Щурюсь недовольно. Значит, не боится меня больше?!

Это мы ещё посмотрим!

— Анна! — рявкаю я, вынуждая девушку замереть. — Немедленно собирайся!

— Куда? — выдыхает она.

Стискиваю челюсть. Сжимаю кулаки, в бессильной попытке отделаться от неприятного чувства в душе:

— Домой тебя повезу, — шиплю сквозь зубы. — Довольно с меня!

Мгновение замешательства. Аня кротко кивает, и выходит из моей спальни.

Черт, я ведь ее вчера ещё и целовал! Как минимум трижды! Черт бы меня побрал!