Севастополь в огне. Корабль и крест - Юрий Суходольский

Английские часовые при свете свечи дулись в карты у дверей и, кроме козырей, ничем не интересовались. Кравченко еще раз все проверил и стал ждать, поглядывая на солдат у пакгауза. Один из них поднялся, встал, отошел на два шага и начал мочиться на большой камень, стараясь нарисовать на нем какой-то узор.

Кравченко отвернулся, чтобы не смотреть на это безобразие, но тут же услышал тихий стон и стук упавшего на камень ружья. Он приподнялся на локте и увидел, как Биля и Вернигора уже заносили на склад какие-то мешки. Чиж махнул рукой. Кравченко побежал к пакгаузу и едва не споткнулся по дороге о чугунную рельсу.

В кают-компании «Таифа» оплывали три свечи в канделябре, стоявшем на столе. Слейтер с длинной рюмкой портвейна в руке находился в кресле. Огоньки свечей озаряли только небольшую часть помещения. На границе светового круга, облокотившись о стол, сидел капитан с тяжелым лицом.

Слейтер сделал глоток портвейна и с интонацией человека, который устал от бесплодной дискуссии, сказал:

– Тут вам делать совершенно нечего, а я плачу отличные деньги за этот фрахт.

– Я отношусь к вам с отменным уважением, но не мешало бы и прибавить.

– Ни пенса больше того, что я сказал.

Тут из темноты донесся голос Ньюкомба:

– Кому понадобился этот аппарат и провода? – Он по своей привычке сидел в полной темноте с открытыми глазами и размышлял вслух.

– Стяжание и стремление к нему всегда весьма многообразны, – заметил Слейтер и обратился к капитану: – Сэр, вы слишком долго соображаете. Еще немного, и я аннулирую свое предложение!

– А зачем надо было убивать беднягу телеграфиста? Это не воры, – опять прозвучал из темноты голос Ньюкомба.

– Меня гораздо больше расстраивает тот факт, что связь с Лондоном, столь нужная мне, прервалась на неопределенный срок. Так вы едете со мной или нет? – спросил он Ньюкомба.

– Кому понадобились эти чертовы провода? – снова задал Ньюкомб тот же самый вопрос.

1

Севастополь, Крым

Распластавшись на земле и широко расставив руки, Кухаренко поддувал под огромный костер, в основном состоящий из сухих листьев. Над ним на растяжках был закреплен небольшой холщовый монгольфьер. Мощные легкие полковника работали как мехи, дым повалил бодрее.

Тут около Кухаренко появился Петр и доложил:

– Ваше высокоблагородие, к вам человек некий просится, с лица вроде барин, а одет как мужик.

– Чего хочет? – спросил Кухаренко и так дунул, что Петру пришлось отогнать от лица горящий пепел.

– Просит личной встречи.

Кухаренко поднялся на ноги.

– Веди его. Да слив мне дай моченых.

– Сюда прикажете подать?

– Твоего полубарина сюда давай, а сливы – в хату.

Петр отправился к воротам, а Кухаренко снова принялся дуть в огонь. За его спиной раздались тихие, вкрадчивые шажки. Полковник повернул голову и увидел лаковые сапожки.

Он снова вскочил на ноги и осмотрел визитера. Тот стоял, почтительно повернув голову набок, и преданно смотрел ему прямо в глаза. Это был тот самый человечек невысокого роста, у лавки которого Чиж так удачно продал стилет Ньюкомба. На нем красовалось нечто вроде длинного холщового пальто, из-под которого торчал довольно грязный пиджачок. На голове у него был клетчатый картуз.

– Что тебе… вам угодно? – спросил Кухаренко.

– Я в некотором роде негоциант, попросил бы вашего внимания. Мне известно, что вы есть большой охотник до голубей, – сказал Соломон, снимая картуз.

– Да ты толком скажи, чего тебе треба, добрый человек? – спросил его Кухаренко.

Соломон достал из-за пазухи великолепного турмана. Полковник мгновенно оценил все великолепные стати птицы.

Из-за спины негоцианта выглянул Петр. На его длинном лице тоже выразилось понимание птичьей красоты.

– Не изволите ли купить? – шаркнув ножкой, спросил Соломон.

– Ага! Хорош! – заявил Кухаренко. – А ну пойдем! Тебя как звать-то? – бросил он Соломону и широкими шагами направился к голубятне, стоявшей в глубине сада.

Визитер посеменил за ним.

Монгольфьер тем временем задрожал на растяжках, наполняясь дымом, но Кухаренко уже и забыл о нем.

– Соломоном, ваше благородие. Состою при разных торговых делах. А голубиной гоньбой с детства интересуюсь. Еще отец мой был охотник.

– Ты из иудеев, что ли?

– Доподлинно знать не могу.

Кухаренко даже остановился от такого странного ответа.

– Как так?

– Я подкидыш.

– А что ж ты про отца говоришь?

– То приемный мой родитель.

– Так ты православный?

– Точно так. Крещен в православную веру.

Кухаренко подошел к голубятне.

– Давай сюда своего турмана, Соломон, премудрая голова!

Окрестности Балаклавы, Крым

Земляная тюрьма, устроенная в расщелине между двумя валунами, была похожа на большую нору. Сверху ее перекрывали камни и бревна, а выход преграждала деревянная решетка. В углу около нее сидел мужчина. Послышалась английская речь, и он резко прервал свое занятие, для которого лишние свидетели явно были ему не нужны.

Этот человек отодвинулся в глубь своей тюрьмы. Его лоб пересекали две ссадины, щека опухла. Когда все стихло, он вернулся обратно, еще раз прислушался, поднял с земли острый камень, недавно брошенный им, и продолжил перетирать толстую веревку, которой были скреплены деревянные прутья решетки.

Над верхним ее краем свесилась голова Чижа. Человек от неожиданности замер и довольно глупо уставился на нее.

– Здорово дневали. По-русски понимаешь? – осведомился казак.

– Понимаю.

– Ноги целы?

Арестант кивнул.

– А зовут тебя как?

– Даниил.

Рядом с Чижом появился Вернигора и сказал:

– За нами, Данила, сейчас пойдешь, если тебе на цепи сидеть надоело!

Пластуны спрыгнули на камни перед решеткой, и через несколько секунд веревка, которую целый день перетирал Даниил, была срезана.

Чиж выглянул из-за камня и быстро спрятался обратно, потом оглянулся и увидел пустое измятое жестяное ведро, валяющееся на земле. Он поднялся на ноги и со всей силы ударил по нему ногой. Ведро с грохотом покатилось по склону. Даниил даже изменился в лице от изумления, но Чиж уже тащил его за собой.

Внизу вздрогнул английский часовой, повернулся на звук и попытался понять его источник. Чиж, Даниил и Вернигора проскочили за его спиной и побежали правее вниз по склону. Англичанин обернулся на звук сорвавшегося камня тогда, когда пластуны были уже шагах в тридцати от него, вскинул ружье, прицелился. За мгновение до выстрела Чиж и Вернигора упали на землю, увлекая за собой и Даниила. Пуля прошла выше и отскочила от камня, оставив на нем свинцовую полосу.