Вилы - Алексей Иванов

Мятежный кунгурский июль 1703 года – только начало бешеной столетней борьбы крестьян за право быть крестьянами, за свою идентичность. Пугачёвщина превратила эту борьбу в гражданскую войну. Но крестьянский обух не перешиб ствол заводского молота. «Иго работы» царь снял с мужика только в 1804 году.

Нельзя на одном и том же поле одновременно сеять хлеб и копать руду. Царь Пётр это понимал. Чтобы провести индустриализацию в крестьянской империи, ему, императору, надо отгородить заводы, которые он ещё строит, от государства, которое он перестраивает.

Ко времени формирования Сената и коллегий на Урале было около двух десятков горных заводов, казённых и частных, и все они работали вразнобой. Хозяева собачились между собой и с властями, воеводы совали палки в колёса, вымогая мзду, крестьяне грозили дубьём. Не хватало то одного, то другого. Что делать?

Вопросами промышленности ведала Берг-коллегия, одна из знаменитых двенадцати. Для этой коллегии, то есть для заводов и рудников, в 1719 году были составлены два основополагающих документа: Берг-регламент, то есть правила существования промышленности, и Берг-привилегия – список законов, которые можно и должно нарушать, чтобы процветали заводы.

Заводы были выведены из-под власти воевод и приказных, губернаторов и чиновников. Заводы составили особое, собственное государство в государстве, которое отчасти подчинялось Берг-коллегии, а в целом – только Сенату и государю. В общем, для развития дела Пётр поступил с заводами так же, как Иван Грозный со Строгановыми.

Потом, осмотревшись, прагматичные горные командиры сядут за стол, сняв треуголки, и начнут пункт за пунктом детально разрабатывать порядок, который им необходим на Урале. Без такого порядка дело – швах. Нужно своё войско – раз. И для начала горные командиры получат несколько тобольских батальонов. Нужны свои крепостные – два. И к каждому заводу власть припишет крестьянские волости, обрекая тамошних мужиков на голодную смерть. Нужны свои земли – три. И чертёжники примутся красными чернилами обводить на картах заводские вотчины, куда помещиков не пустят ни на шаг. Нужны свои законы – четыре. Наконец, пятое: нужны свои руководители и нужна своя столица.

Столицу заложат на реке Исеть в 1722 году и назовут Екатеринбургом. Это будет не город при заводе, а гармоничный город-завод. Первый, идеальный город-завод в мировом градостроении, индустриальная утопия XVIII века. Здесь разместится управление всеми предприятиями Урала и дом горного начальника: правительство горнозаводской державы.

Горный завод на гравюре XVIII века

Нынешний Екатеринбург, евроазиатский мегаполис, сохранил изначальную идею технического производства. Пруд и плотина несут образ горного завода XVIII века. Классицизм дворцов впитал имперский триумф горнозаводской державы XIX столетия. Нагромождения коробок конструктивистских причуд – пылкая вера XX века в индустриализм, именно она вдохновляла Советский Союз. Наконец, циклопический хайтек в пёстрых отражениях православного кича – самолюбование постиндустриальной цивилизации XXI века. В ткань Екатеринбурга вплетена вся «генетическая цепочка» индустриальных смыслов.

Рациональный XVIII век создавал миры не в порыве вдохновения, а строгим напряжением мысли. Горные инженеры конструировали свою горнозаводскую державу как сложный механизм. Через два десятилетия так же технично и мастеровито генерал Неплюев и академик Рычков изобретут и соберут Оренбургскую губернию и Оренбургское казачье войско. На Урале, словно два гигантских агрегата, заработают два искусственно созданных социума: горнозаводский и казачий.

Они отличались друг от друга способами функционирования: промышленное и земледельческое. Различались целями: делать пушки и стрелять из пушек. Различались принципами: для делающих пушки – «работа превыше всего», для стреляющих из пушек – «справедливость превыше всего».

Пугачёв станет вирусом, который переформатирует программу одной из этих систем. Будто боевой робот, сошедший с ума, оренбургская казачья машина вылезет из оврагов Общего Сырта и пойдёт в бой на уральскую горнозаводскую машину. С громом и лязгом они сшибутся среди хвойных увалов, повалят леса, ножищами расплещут реки, выжгут селения, разметают тучи над горами. Но заводской робот нанесёт казачьему такие увечья, что, оглушённый, казачий титан, шатаясь, ушагает с Урала прочь.

Первым начальником уральских заводов стал Василий Татищев.

Родовитый русский боярин, он построил свою судьбу по-дворянски. Татищев пошёл в армию в 18 лет простым драгуном. В 23 года он рубился со шведами на полтавском поле и упал, сбитый вражеской пулей. Потом наступило время учёбы. В гулких залах германских университетов Татищев изучал оптику, фортификацию и геологию. В Москве с верхотуры Сухаревой башни вместе с Яковом Брюсом Татищев разглядывал в трубу звёздное небо над луковками храмов. Когда Пётр произвёл Брюса в президенты Берг-коллегии, Брюс отправил Татищева на далёкий Урал строить горные заводы.

Боярская кровь брала своё. Спесивый Татищев не желал слушать безродных купцов вроде Демидовых – подлое сословие должно молчать, когда говорит аристократ. Татищев истово следовал интересам империи: для государства горные заводы важнее всего, и тяжёлый ботфорт заводского командира беспощадно сшибал с пути чужие выгоды. Даром Татищеву это не прошло.

Никита Демидов настрочил донос, что Татищев – казнокрад. В 1722 году конвой снял с боярина шпагу. В столице суд оправдал Татищева, но горным начальником Урала теперь уже был генерал Виллим де Геннин, который умел поладить с Демидовыми. А Татищеву осталась замаранная честь.

Памятник Татищеву и де Геннину в Екатеринбурге

Его отправили посланником в Швецию. Но вместо дворцовых интриг Татищев вникал в устройство шведских заводов. Он смотрел опыты в Академии, читал фолианты в библиотеках, ползал по откосам рудников. Его околдовали чудеса превращения веществ, окаменевшие силы земляных толщ, магия рычагов и зубчатых передач. Если эти тайны натуры помножить на силу империи, России во всём мире не сыщется равной державы.

Татищев вернулся в Россию, и начались его скитания по судьбе. После смерти Петра петровские идеалы дворянства были отброшены, но боярский гонор не позволил Татищеву смириться с этим. Он хотел работать на державу, но державе давно не требовались ретивые работники.

Глупой, толстой и ленивой императрице Анне Иоанновне Татищев предложил учредить парламент – так сказать, «коллективного Петра». Но парламент отнял бы власть у жирующего герцога Бирона, фаворита государыни, невенчанного мужа венценосной жены. Татищев в то время возглавлял Монетный двор. На этом и сыграли его враги. «Казнокрад!» – крикнул Бирон, указывая на Татищева.