Код - Джеймс Д. Прескотт

– Мы с Гэби и Анной пойдем в эту сторону, – Джек показал рукой и посмотрел на замявшегося Ражеша. – Не беспокойтесь, приятель, я о ней озабочусь.

Компьютерщик колебался и смотрел на Анну вопросительно. Она ободряюще улыбнулась:

– Я буду счастлива поработать самостоятельно, – сообщила она, и Ражеш сдался.

Грант заметил, что в таком случае они с Дагом и Ражешем попробуют спуститься на нижние уровни.

– Ну, раз так, то мы с Баззом Светиком пойдем посмотрим, что там есть на верхних палубах, – Харт посмотрел на Юджина, стоящего – руки в боки – в позе астронавта с корабля «Аполлон».

– Базз Светик? – Юджин задумался. – Это ведь комплимент, да?

Все засмеялись.

– Не скучайте! – Джек и Гэби направились в свою сторону.

– Доктор Грир, подождите меня! – подала голос Анна, двигаясь за ними, ее лицо светилось во тьме.

Несколько минут они шли по площадке, пока не увидели сводчатые края того, что казалось проходом футов в двадцать шириной и столько же – высотой. За ним открывалось какое-то помещение. По рации слышны были возбужденные голоса коллег. Юджин душил Харта вопросами про подготовку спецназа и случалось ли тому кого-нибудь убивать.

– Переходим на второй канал, – потребовал Джек, – от их болтовни мне хочется прыгнуть в пропасть за перилами.

Он имел в виду те, что окружали центральную колонну. Хотя сама мысль о полумиле темноты внизу обдавала холодом.

Они стояли у входа в помещение. Их фонари выхватывали из темноты ряды контейнеров, некоторые из которых были сложены штабелями, другие лежали опрокинутые набок, с откинутыми крышками.

– Что скажете? – спросил Джек не оборачиваясь.

– Недостаточно данных, – Анна вкатилась в помещение, изучая картину.

Голос с британским акцентом зазвучал во втором канале:

– Вы там, Джек? – это был Грант.

– Тут. Нашли что-нибудь?

– Вы были правы. Центральная колонна – это шахта чего-то, типа лифта. Непонятно, правда, как он работает.

– Ну это потому, что нет… – Джек почти начал произносить слово «питания», как вдруг мягкий красный свет залил помещение. Анна закинула голову, разглядывая потолок.

– Погодите, – Джек посмотрел на Гэби. – Сработал датчик движения?

– Не думаю, – по учащенному дыханию было слышно, что она нервничает. – Анна оказалась здесь раньше нас, но, пока мы не вошли, ничего не включалось.

– И что бы это значило? – задумался вслух Джек.

– Очевидно, сработал наш биосигнал, – заключил он. Возможные последствия этого открытия разворачивались перед его взором, как черная ковровая дорожка.

– Это плохо?

В разговор вступила Анна:

– Доктор Бишоп, я думаю, это значит, что здесь находились биологические формы жизни.

Джек не стал ни с кем делиться шальной мыслью, посетившей его.

Может, они и сейчас здесь.

Дозаправляться пришлось три раза. Последняя посадка была в Посадасе, городе с трехсоттысячным населением на севере Аргентины. Еще три часа полета, и они приземлились на аэродроме Ла Плата в трех милях к юго-востоку от Буэнос-Айреса. Утренний воздух был не просто свеж — он был леденящ. Миа сначала удивилась, как может быть так холодно в августе, но потом сообразила, что в южном полушарии сезоны происходят наоборот.

За топливо они платили деньгами Мии. Но сейчас Олли достал три сотни долларов и протянул их Густаво.

– Должно хватить на обратную дорогу, и еще останется.

Густаво послушно взял деньги, как брал у полиции за то, что «продал» их. Так обычно делаются дела у представителей наиболее сомнительной части человечества. «На слово вора не полагайся», — гласит старинная, но по-прежнему актуальная мудрость.

На плохо гнущихся после долгого перелета ногах Миа и Олли отправились разыскивать такси.

— Он «сдал» нас полиции, а вы ему все равно заплатили.

Олли ткнул в ее сторону пальцем:

– Строго говоря, «сдал» он только вас. Я просто под руку попался.

— Все равно не понимаю, — хмурилась Миа.

– Это вроде платы за молчание. Таких, как Густаво, в Бразилии называют «un rato», — он сморщил лицо и изобразил руками щелкающие зубы.

— Крыса, я поняла.

– Он продает информацию любому, кто платит. А с тремястами баксов, глядишь, немного помолчит. А мы выиграем время.

У скромного здания терминала ждала вереница таксомоторов. Миа и Олли сели в первую машину.

— Надеюсь, ваш испанский лучше, чем португальский.

Она процитировала адрес хакера на хорошем испанском.

Олли был впечатлен. Чего нельзя было сказать о водителе. Он принялся жестикулировать и что-то быстро говорить.

– Ну что еще такое? – спросил Олли недовольным тоном.

— Он говорит, что это плохое место. Не надо туда ехать.

Олли помахал в воздухе полтинником:

– Ты слышал, что дама говорит? Нажимай на педальку!

Водитель посмотрел на банкноту, потом на Олли, потом еще раз на деньги, потом взял полтинник, перекрестился, и они поехали.

Они ехали по авеню Перито Морено, широкой оживленной улице, по одну сторону которой был виден парк и стадион, по другую — какие-то жалкие лачуги. Такси въехало в квартал с облезлыми четырехэтажными домами барачного типа из красного кирпича. Сантарен на этом фоне выглядел как Беверли Хиллз. Сомнения таксиста становились понятны.

— Пистолет, хочется верить, при вас?

Олли похлопал себя по бедру и подмигнул.

Бохо Флорес считался одним из самых опасных пригородов Буэнос-Айреса, они же находились в его квартале, известном, как Вилла 1-11-14, куда полиция заглядывала только на бронированных автомобилях. При этом, несмотря на свою дурную репутацию, Флорес в последнее время приобрел международную известность как место рождения и деятельности Хорхе Марио Бергольо, ставшего в 2013 году Папой Франциском.

Понятно, что не все обитатели района были столь благостны. Во время и особенно после Второй мировой войны Аргентина приобрела сомнительную репутацию страны-прибежища для нацистов и вообще фашистов. Многие здесь до сих пор говорили на немецком или итальянском, а то и на обоих языках. После войны ходили слухи, что в Аргентину сбежал сам Адольф Гитлер. В конце сороковых-начале пятидесятых ФБР и ЦРУ направляли агентов в Южную Америку проверять эти предположения. Слухи не получили подтверждения, но и сейчас есть люди, которые верят, что фюрер помер от старости на тайной вилле в Аргентине, а не пустил себе пулю в лоб в берлинском бункере.