Вьетнамская жар-птица - Юлия Монакова

Ольга и Римма Витальевна были потрясены. С беременной невесткой случилась истерика, еле-еле удалось её успокоить и убедить в том, что жизнь не кончена. Мужчины изменяют, так случается, но важно не это, а то, чтобы не дать бесстыднице насовсем занять её место. А Сашенька рано или поздно всё равно к ней вернётся, погуляет и придёт.

Свекровь вызвалась вразумить негодяйку сама и, наведя справки в деканате о студентке первого курса филфака Нине Менделеевой, отправилась прямиком в общежитие. Ниночка, с запавшими несчастными глазами, с обветренным ртом, слушала эту строгую женщину, не понимая и половины из словесного потока, – ей было плохо физически, её уже несколько дней подряд тошнило.

– Вы должны немедленно оставить моего сына и мужа в покое! – чеканила Римма Витальевна. – Иначе мы вынуждены будем привлечь внимание общественности к вашему недостойному поведению. Однокурсники и ваши товарищи, думаю, будут неприятно удивлены…

На этих словах Нину скрутил новый приступ тошноты, и, даже не извинившись, она рванула из комнаты в туалет. Пожилая женщина, недоумевая, вышла следом и услышала, как девушку отчаянно выворачивает в унитаз. Наконец, она появилась – бледная, шатающаяся, с потёкшей тушью, и принялась умываться над общей раковиной.

– Что с вами, милочка? – спросила Громова в страхе. – Вы что, беременны?!

Нина только обессиленно кивнула.

Римма Витальевна поняла, что надо действовать немедленно, категорично и без сожалений. Колесо завертелось. Она подключила все свои связи и связи мужа, чтобы в считанные дни девушку безжалостно исключили из комсомола и из университета, а затем вышвырнули в Подмосковье, в коммуналку. Впрочем, напоследок Громова совершила милостивый, как ей казалось, поступок – дала бедняжке денег на аборт, строго-настрого наказав при этом забыть дорогу в Москву.

Александру было заявлено, что его возлюбленная – продажная девка, у которой не он один ходил в любовниках. Терзаемый чувством мучительного стыда, он потом долго вымаливал прощение у жены, заверяя, что любит только её одну.

Уже перед самой своей смертью Громов-старший, в приступе раскаяния, рассказал жене правду: Ниночка не была расчётливой стервой, он сам выставил её в этом свете, уязвлённый отказом. А теперь, умирая от рака и страдая от невыносимых болей, старик решил облегчить хотя бы душу…

Римма Витальевна, поплакав, тайком от всех снова навела справки и поехала в Подмосковье. Издали она наблюдала за Ниночкой, которая гуляла возле дома с малышкой двух лет. «Это моя внучка», – думала Громова и впервые в жизни чувствовала растерянность: а правильно ли она поступила?

Однако она так и не решилась явиться молодой женщине на глаза или хотя бы предложить денег для внучки. Громова вернулась в столицу и изо всех сил старалась забыть об этой, столь неудобной для всех, стороне их жизни.

Однако после того, как зимним вечером в квартире раздался звонок и дребезжащий мужской голос сообщил, всхлипывая, что Нина Менделеева скончалась, оставив дочь сиротой, ей всё-таки пришлось вспомнить это имя…

Им всем пришлось.

Злилась ли Верочка на бабушку?

Поначалу – о да, разумеется. Ведь если бы не Громова, всё могло бы сложиться совсем иначе. Отец мог бы развестись с Ольгой и жениться на маме. Возможно, они родили бы ещё детей, и у Верочки были бы братики или сестрички… И, может быть, под наблюдением хороших столичных специалистов мама прожила бы ещё долгую и счастливую жизнь…

Затем Вера поняла, что история не терпит сослагательного наклонения. Что сделано – то сделано, былого не вернуть. И, значит, нужно как-то приспосабливаться к нынешним жизненным обстоятельствам.

Вера видела, что бабушка очень полюбила её. Она не жалела сил на музыкальное образование внучки и прочила ей большое будущее. С помощью её связей девочку удалось даже пристроить на знаменитый телеконкурс юных талантов. Веру несколько раз показали по телевизору – она проходила тур за туром и выбыла незадолго до финала. Но после эфиров люди ещё долго узнавали её на улицах и в метро, неизменно расплываясь в счастливых улыбках: «Ой, девочка, а это ведь ты пела на “Утренней звезде”?» Чего скрывать, это было ей, малявке, чертовски приятно. Ну, а бабушка полагала, что это – неплохая путёвка в музыкальную жизнь, и активно готовила внучку к новым победам на новых конкурсах. Хотя, откровенно говоря, будущее российской музыки представлялось старухе всё более безрадостным и пессимистичным…

В начале девяностых отечественную эстраду буквально колбасило. После выхолощенной советской идеологии внезапно наступила эра вседозволенности и разврата. Умение петь для исполнителя стало делом третьестепенной важности. Заговорили об имидже, раскрутке и продюсировании – то есть о тех трёх китах, на которых держался успех любого современного эстрадного артиста. Из кассетных магнитофонов зазвучали бравые мужественные «Любэ» и необузданные «Кар-мэн», жалостливая одиночка Татьяна Буланова и меланхоличная Анжелика Варум с кукольным личиком, загадочный брутал Кай Метов и удручающе безголосый, но сексапильный Влад Сташевский…

Вера, истинная внучка своей бабушки, воспитанная на старой доброй классике или хотя бы просто на хорошей музыке, решительно отказывалась понимать современную поп-культуру. А вот её одноклассницы дружно сходили с ума от ребят-удальцов из группы «На-На», которые охотно трясли со сцены своими гениталиями, вызывая блаженные припадки у фанаток, взбудораженных гормональной перестройкой своих юных организмов.

Верина одноклассница фанатела от уже упомянутого выше Влада Сташевского; когда одна скандальная жёлтая газетёнка опубликовала список его «побед» на сексуальном фронте, состоящий из ста двенадцати имён, одноклассница на полном серьёзе уверяла, что она лично будет в этом списке сто тринадцатой, и обязательно добавляла: «Последней». Вере удивительна была эта страсть к тощему пареньку без малейших признаков музыкального слуха, однако она привыкла не высказывать своего мнения, если её об этом не просили.

В конце года случился взрыв.

Нельзя сказать, что обстановка в квартире Громовых до этого была тихой и мирной, – нет, конечно, сдерживаемое напряжение явственно разливалось в воздухе. Оно ощущалось и в поджатых губах мачехи, и в устало-раздражённой морщине, которая навечно залегла между бровями отца…

По вечерам семья не собиралась, как прежде, на кухне за дружным весёлым чаепитием – каждый разбредался по своим углам и сидел там тихонько. Бабушка смотрела «Санта-Барбару» в гостиной, сёстры делали уроки или слушали музыку в своей комнате (язык уже не поворачивался называть её «детской»), родители читали в спальне… Но в этом не было умиротворения и уютного домашнего спокойствия. Наоборот, все как будто тревожно чего-то выжидали и боялись расслабиться.

В тот вечер мачеха пришла домой расстроенной – в магазине ей продали откровенно гнилую картошку, да ещё и обхамили при этом в лучших совковых традициях: «Женщина, чё ты умничаешь, не нравится – не бери, не задерживай очередь, вали отсюда!» Ольга, мысленно пытаясь переварить обиду, от которой до сих пор жгло щёки, разложила картошку на кухне и принялась сортировать её на три кучки. В одну шли совершенно негодные клубни, которые оставалось только выбросить в помойное ведро; в другую – картофелины, порченные не целиком, а лишь частично, – можно было вырезать гниль, а остальное сварить или пожарить; в третью – более-менее целая картошка.