Опальные воеводы - Андрей Богданов

Так Курбский, отложив справедливый гнев, молил Грозного исправиться. С третьим посланием он отправил к царю второе, которое прежде не видел смысла посылать, и подходящий к случаю перевод «Парадоксов к Марку Бруту» Марка Туллия Цицерона.

* * *

Перевод «Парадоксов» был лишь малой частью обширной просветительской деятельности Курбского за границей. Она, как легко можно догадаться, почти не интересовала советских исследователей, хотя жизнь князя в Литве и на Волыни отразилась в превеликом множестве источников.

Еще в 1849 году Н. Д. Иванишев опубликовал двухтомник польско-литовских актов, относящихся к Курбскому. М. А. Оболенский, А. С. Архангельский и Г. З. Кунцевич подготовили во второй половине XIX — начале XX века издания ряда сочинений князя в защиту православия. Но уже второй том издания Кунцевича, содержащий важнейшие переводы Курбского, попал под Октябрьский переворот и, разумеется, так и не увидел свет. Значительная часть трудов Андрея Михайловича, в том числе оригинальных, недоступна широкому читателю.

Создано впечатление, будто Курбский только и занимался перепиской с Иваном Грозным! Ведь мало кто знает толстую книгу В. Андреева «Очерк деятельности князя Курбского в защиту православия в Литве и на Волыни» (М., 1873). Мало кто может обратиться к исследованиям Ю. Бартошевича, А. С. Архангельского, А. Ясинского, К. Харламповича, П. В. Владимирова, А. И. Соболевского, В. С. Иконникова, А. С. Грушевского и других солидных ученых, не переиздававшихся в советское время.

Между тем наукой давно установлена выдающаяся роль Курбского в борьбе с католическим наступлением в Восточной Европе, в «умственном пробуждении» и просвещении Южной и Западной Руси во второй половине XVI века. Уместен вопрос, почему ныне мы не видим имени Курбского рядом с именами Константина Острожского и Григория Ходкевича, в имении которого открыли типографию вынужденные бежать из затерроризированной Москвы первопечатники И. Фёдоров и П. Мстиславец?

Ведь князь Андрей Михайлович был приятелем обоих и наиболее ревностным защитником православия среди русских (за границей), украинских и белорусских просветителей своего времени. В его имении Миляновичи работала мастерская по переводу, редактированию и переписке рукописей, на его средства получали образование в Польше и Италии православные юноши (например, князь М. А. Оболенский), сильная личность князя объединяла немало людей, которые в противном случае столкнулись бы в споре.

* * *

Роль защитника православия не была для Курбского необычной. Отпрыск славного рода, он готовился к ней с детства, обучаясь не только владеть мечом, но читать, писать, петь в храме. Историки столь усердствовали в изображении Андрея Михайловича беглым царским слугой, что почти позабыли: в первую очередь человек его круга был воин Христов и лишь затем — царский.

Получив широкое образование, старательно пополняя его по книгам и в общении со знающими людьми (такими как Максим Грек, Феодорит Кольский и другие), Курбский в перерывах между боями и походами брался за перо. Полагают, что ему принадлежат два переводных жития Августина Гиппонского и одно из сказаний о Максиме Греке.

В Юрьеве Ливонском Андрей Михайлович написал ряд сочинений на догматические темы: три послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву и «Ответ о правой вере Ивану многоученому» (видимо, известному протестантскому проповеднику Веттерману) — первый опыт чрезвычайно занимавшего Курбского спора с реформатами.

В Литве князь незамедлительно сблизился с православным дворянством. Как литературные произведения бытовали и сохранились до наших дней три письма Курбского его другу, крупнейшему волынскому просветителю князю Константину Острожскому, два письма владельцу Виленской православной типографии Кузьме Мамоничу, два послания пану Фёдору Печихвостовскому, письма княгине Ивановой-Черторижской, пану Остафию Троцкому, пану Древинскому, Кодиану Чапличу и львовскому мещанину Семёну Седларю.

Послания посвящены «духовным вещам», особенно волновавшим православных среди массы новоявленных реформационных течений, усиленной экспансии католицизма и надвигающейся церковной унии. Курбский поддерживал своих адресатов в «истинном христианском благочестии», резко спорил с заблужденями, аргументированно осуждал «латинство» и «схизматиков».

Суровый и непримиримый тон писем Андрея Михайловича не должен нас обманывать. Его благочестие не было кондовым и домотканым; напротив, взгляды Курбского отразили сильное влияние гуманистических идей. Да и общался он отнюдь не только со своими единоверцами.

Формированию веротерпимости, позволявшей мирно спорить с представителями других конфессий и религиозных течений, способствовало гуманное учение выдающегося представителя русского духовного христианства старца Артемия Троицкого, подвигу которого Курбский воздал должное в своей «Истории».

Призывавший к миру и братской любви накануне опричнины, Артемий был, конечно, осужден как злой еретик и заточен на Соловках, но при помощи множества людей (среди коих был, видимо, и соловецкий архимандрит Филипп Колычёв) бежал и беспрепятственно прошел от Белого моря до Литвы, где поселился во дворце князя Юрия Слуцкого[24].

Сохранившееся письмо Курбского ученику Артемия Марку Сарыхозину свидетельствует, что Андрей Михайлович (при всем видимом отличии своей непримиримой позиции от преисполненной христианской доброты и любви к оппоненту проповеди Артемия), как и многие другие, не мог противостоять влиянию мудрого старца.

* * *

Более крупные работы Курбского также сочетали в себе полемический задор и просветительный пафос. Наиболее соответствует этому определению его «История о осьмом соборе» (прародителе унии), направленная против папства и преизрядно обличительная. Полагают, что источником сочинения была «История о листрийском, то есть разбойничьем… Флорентийском соборе», написанная в Вильно, но изданная только в 1598 году в Остроге.

Старался Курбский довести до читателя и перевод повести Энея Сильвия «Взятие Константинополя турками», выполненный Максимом Греком. Рассказ этот перекликался и с проблемой унии, и с задачей объединения христианских сил на борьбу с мусульманской агрессией в Европе.

Долгое время считалось, что Андрей Михайлович самолично перевел повесть Энея Сильвия. Действительно, в изгнании князь изучил латынь и не только направлял работу переводчиков, но и сам изрядно переводил книги, особенно необходимые православным.

Программу переводческой деятельности Курбский чётко сформулировал в предисловии к «Новому Маргариту» — сборнику сочинений великого церковного учителя Иоанна Златоуста. В отличие от «Маргарита» старого, сборник очищен от множества сочинений, которые, как доказывал Курбский, приписали Златоусту еретики, чтобы использовать авторитет святого в своих целях.

Помимо предисловия о задачах перевода, Андрей Михайлович снабдил сборник сочинением о пунктуации («О знаках книжных»), которой обычно пользовались слишком вольно, двумя житиями Иоанна и полным перечнем его произведений. Включенные в «Новый Маргарит» тексты большей частью не были известны на славянских языках или были переведены плохо.