Телефонная будка на краю земли - Лаура Имай Мессина

Меню Хана составила сама: жареные устрицы, картофельный салат, крем-суп из кукурузы и торт с изображением ведьмы Кики и ее кота Дзи-дзи.

Юи, более внимательная к таким вещам, чем Такэси, заметила, что девочке особенно нравился кот, и подсказала отцу на будущее, какому подарку дочка точно обрадуется. Но решение, конечно, оставалось за ним.

Это было в ноябре, храм был полон детей, одетых в красивые яркие кимоно в честь сити-го-сан – праздника трех– и семилетних девочек и пятилетних мальчиков.

– Не жалеешь, что пропустила празднование трех лет? – спросил Такэси, когда они поднимались по каменной лестнице. Он тогда еще слегка задел пакетом пожилую женщину, но она была так занята своим внуком, что даже не заметила.

– Нет, но, когда мне будет семь, обязательно отпраздную! – тут же ответила Хана. Она не любила говорить о прошлом, как и о том, чего не случилось.

– Смотри, таблички эма. Пойдем купим и напишем что-нибудь? – поторопился сменить тему отец.

Звонить в колокольчик в магазине не пришлось. Покупателей было столько, что мико, служительница храма, держала дверь открытой, несмотря на сильный ледяной ветер. Такэси попросил деревянную табличку. На ней было напечатано изображение трех празднично одетых детей на фоне ворот торий, в окружении кленовых листьев. Хана протянула золотистую монету, которую только что дал ей отец, и они отошли в сторону.

– Ну, что напишем? – улыбнулся дочке Такэси. – Сегодня твой день, значит, пишем твое желание! Решай!

– Чтобы в нашей семье все были счастливы и здоровы, – ответила Хана, как по заученному.

Такэси не стал задавать вопросов. Вместо этого он приставил пакеты на ступеньку, снял колпачок с фломастера, который дала ему мико, и начал выводить кандзи. Хане только предстояло выучить первые иероглифы в следующем году в школе.

– А где здесь написано «семья»? – спросила Хана, внимательно рассматривая табличку.

Такэси указал на два иероглифа – «дом» и «клан», и Хана обвела пальчиком слово целиком: «kazoku» – – семья.

– Семья? – задумчиво протянула Хана, как будто ждала от него определение этого слова. – Папа, мама, бабушка и Хана?

– Да, – ответил Такэси рассеянно, подхватывая пакеты, которые в любой момент могли рухнуть со ступеньки.

– А Юи-сан?

Дочка застала отца врасплох, он задумался. Мальчик в голубом кимоно, перевозбужденный от происходящего, пробежал мимо по площадке, ведущей к алтарю, не менее возбужденные родители увековечивали на фото, как он бежит среди пышных кустов гортензии и высоких каменных фонарей.

– Как думаешь, когда Юи-сан думает о семье, она о нас тоже вспоминает?

– Не знаю… – ответил Такэси. – Но это было бы здорово, правда?

Он видел, как Хана кивнула, но потом нахмурилась. Ему вспомнилось недовольное лицо новорожденной дочки, когда жена давала ему подержать ее на руках, а девочка начинала хмуриться, будто сомневалась, позволить ему прижать ее к себе или разразиться громким плачем.

– Что такое? Тебя эта мысль не радует? Хана молчала, продолжая всматриваться в значки, выведенные на дереве. Затем начала постукивать подушечкой пальца по двум небольшим строчкам иероглифов, спускавшимся сверху вниз, перетекавшим справа налево и завершавшимся ее именем.

– Ее дочка была такая красивая, – проговорила она.

– Ты имеешь в виду дочку Юи-сан? Хана видела фотографии девочки у Юи дома: вот она облизывает огромное мороженое, оно надломилось и вот-вот упадет; вот бабушка качает ее на качелях; вот она плачет, широко раскрыв рот; а вот она закрыла глаза и спит. Все эти изображения висели вместе, в одной рамке, над кроватью Юи.

– Хана, ты имеешь в виду дочку Юи-сан? – повторил вопрос Такэси.

Подбородок коснулся шеи, девочка опустила глаза, чтобы не встречаться с отцом взглядом.

– Но ведь ты тоже очень красивая!

Так и было, Такэси никогда в этом не сомневался. Он был уверен, что оценивает ее объективно. Узкие умные глазки, чуть вытянутое, как у мамы, лицо, по форме напоминающее лица с гравюр укиё-э, изящные ручки, идеальная кожа, всегда сосредоточенное и заинтересованное выражение. Конечно, она красавица! Как же еще?

Мальчик, за которым раньше бегала семья, теперь кричал, вырываясь из рук матери, а мать с трудом удерживала его и пыталась завязать слетевший пояс оби. Чуть в стороне раздавались повторяющиеся команды фотографа, который безуспешно пытался заставить улыбнуться семью с хмурыми и напряженными лицами, выстроившуюся под самым ярким красным кленом.

Такэси сделал усилие, чтобы сконцентрироваться на переживаниях дочери: наверное, она была недовольна сама собой. С ним это тоже часто случалось.

– А еще я очень неаккуратная, – произнесла Хана расстроенно.

– Но любовь совсем не зависит от того, насколько мы красивые или аккуратные! – Такэси так спешил сказать это, что голос едва не сорвался на крик.

Хана молчала, потерянно глядя в пеструю праздничную пустоту. Семьи шумно разговаривали, молились, как подобало на сити-го-сан, чтобы боги хранили их детей. В синтоизме считалось, что до семи лет судьбы детей находятся в руках богов.

Такэси опустился на колени, чтобы поймать взгляд дочки.

– Хана, любовь никак не связана с красотой и аккуратностью, поверь мне.

Девочка еще какое-то время продолжала молча водить пальцем по табличке, а потом тихонько спросила:

– Совсем-совсем не связана?

– Конечно, совсем. Иначе она была бы слишком уж хрупкой, правда ведь?

Хана больше ничего не сказала, но позволила отцу погладить себя по голове, это и было своего рода ответом. Затем, видимо решив, что пора заканчивать этот трудный разговор, девочка принялась искать взглядом железный крючок, на который можно повесить табличку. Увидев свободное место, она крепко сжала табличку в руках и решительно бросилась к святилищу, возле которого семьи то собирались вместе, то рассыпались в разные стороны – как стаи птиц в небе на закате.

– Сюда? – показала она пальцем на десятки табличек, висевших под небольшим деревянным навесом.

– Да, привязывай, – улыбнулся Такэси.

Он стоял слишком далеко, чтобы Хана расслышала его голос. Пришлось дополнительно кивнуть и показать пальцами – окей. Он подхватил пакеты и пошел навстречу дочке.

В тот же вечер, когда шесть свечей были задуты и добрая половина торта съедена, Юи отправилась укладывать Хану спать и рассказала ей, почему выбрала ей в подарок эту белую деревянную рамку, украшенную листьями по бокам. Юи рассказала ей о человеке с рамкой, разумеется опуская мрачные подробности, и Хана поняла, что эта рамка значит. Мир в самом деле разрезан на прямоугольники и квадраты: окна, форточки, отверстия, пересекающиеся линии.

– Когда смотришь на мир через рамку, он становится понятнее.

Хана, лежа в постели, подняла рамку над головой и стала внимательно рассматривать потолок и раскинувшиеся на нем сотни звезд от проектора, который подарил ей на день рождения отец. Затем она опустила рамку чуть ниже и направила на лицо Юи.

– Любой, даже самый огромный предмет можно разрезать на маленькие кусочки, – произнесла Юи, протянула к девочке руку, погладила по щеке. – И любую, даже самую большую проблему всегда можно уместить в одну рамку.

46

Определение семьи, которое Такэси нашел