Револьвер для сержанта Пеппера - Алексей Парло

— Вставай, Пол, вставай, мальчик. Откуда у тебя эта полицейская рухлядь?

Констебль оглянулся на говорившего. Рядом с ним стоял и ласково смотрел на него хорошо одетый джентльмен с вьющимися светлыми волосами. С первого взгляда становились ясными два факта — он был еврей. И он был голубой. Нежнюк хотел обьяснить голубому джентльмену, что он обознался, и его зовут Билли «Двунога» Нежнюк, Billy Shears Nezhnyuck, но вдруг осознал себя Полом. Не ещё одним, а единственным и неповторимым Полом Маккартни. И в голове его сами собой начали возникать слова:

И почему-то зазвучала арфа…

— И что, вот так вот оно и случилось? — спросил Шура.

— Да, — просто ответил Пол.

— Вот так вот оно и ссучилось! — с ухмылкой подтвердил Леннон. Посмотрел на Пола и добавил, — и скобелилось.

— Ну, снова начал! — поморщился Пол. — Когда ты наконец перестанешь издеваться над словами?

— А что ты мне можешь предложить взамен? — вскинулся Джон. — Просто сидеть и курить? И наблюдать за твоими потугами? Так я, к твоему сведению, даже удовольствия от курева не получаю! И вообще, я не уверен в том, что Чепмена ко мне не ты подослал!

— Ну, конечно! Это я виноват! А заодно во всех природных катаклизмах и политических заговорах!

— Ну, хватит уже! — Шура отложил трубку. Хотел было отшвырнуть, но рука не поднялась — уж очень хороша была трубочка, элегантная такая, и в то же время домашняя. И к тому же тёплая, как котёнок. Как такую выбросить? Он оглядел Маккартни и Леннона. — Подождите. «Сержант» ведь в июне шестьдесят седьмого вышел. Что, это уже без Пола было?

— Почему без Пола? С ним. — ответил Джон. — Как без него? Кого бы я тогда официально признавал мёртвым?

— В каком смысле? — не понял Шура.

— Да достал он меня со своим Пепперлэндом! Ну, я перед последней фотосессией пришёл в студию пораньше и нашил ему на рукав мундира шеврон с буквами OPD. Вообще-то это «Полицейский округ Онтарио», мне из Канады фаны прислали, но в полицейских протоколах при осмотре трупа тоже эти буквы пишут. Официально признан умершим. Вот я со злости ему и нашил. Мол, хочешь свалить — так я тебе помогу!

— Хорошо, а всё остальное? Музыка?

— А всё уже было вчерне готово. Написано, записано. Оставалось только свести, так это не наша забота, звукорежиссеры есть. Мы же сразу после «Револьвера» над этим работать начали, в августе шестьдесят шестого. — сказал Пол и улыбнулся. — И фотографий моих в голубом мундире было полно. — он улыбнулся. — Правда, одной всё же не хватило. Там, где я спиной стою. Ну, ты же понимаешь, чьи это шутки?

— Джона? — предположил Шура.

— Мои! — довольно заулыбался Леннон. — Сам посуди, как я мог его без пакости какой-нибудь оставить?

— Хорошо, один из наших менеджеров на меня со спины похож был, и темноволосый такой же. Пришлось его фотографировать.

— Всё равно как-то не так. Подстава какая-то. — Шура взялся набивать трубку. Вроде бы и курить не хотелось, но надо было чем-то занять руки.

— Не подстава, а разработка легенды. Ты что, шпионских романов никогда не читал? — сказал Джон таким тоном, что казалось, будто речь идёт о домашнем задании по математике.

— Читал. Только ни фига вы на Джеймсов Бондов не тянете. — Шура пренебрежительно пыхнул трубкой. — Устроили какую-то возню с переодеванием! Ладно. Ещё вопрос.

— А тебе не кажется, что ты и так уже спрашивал без меры? Давай, только это — последний.

— Зачем я вам нужен?

— Хороший вопрос! А, Пол? — засмеялся Леннон.

— И второй, вдогонку. — Шура остался серьёзным. — Зачем вы все мне нужны?

— А второй вопрос — ещё лучше! — продолжал веселиться Джон.

Маккартни, казалось, не слышал Шуриных слов. Он сидел, ссутулившись, на стуле и смотрел в пол. Наконец поднял голову, посмотрел на окружающих грустным взглядом и сказал:

— Боже мой! Как я скучаю по Лондону!..

I'M ONLY SLEEPING — III

THE DEEPER YOU GO THE HIGHER YOU FLY — IV

Тучи, казалось, приклеились к холодному небу. Пасмурный осенний ветер гнал по улице всякий мусор — скомканные сигаретные пачки, какие-то тряпки, порванные воздушные шарики, пакеты из-под молока. Привалившись к заводским заборам, вдоль тротуаров сидели люди. Они были настолько неподвижными, что казались горгульями, упавшими со стен католического собора. Шура шёл, и шёл, и шёл… Порывы ветра смешивались с низким, тягучим звуком, одновременно похожим на пение китов и музыку Pink Floyd, и от этого звука было тяжело и тоскливо. И холодно. Опять холодно. «Ветер, ветер, ты могуч!» — усмехнулся про себя Шура, и в этот момент звук неуловимо изменился. Шурочка обернулся как раз вовремя, чтобы отскочить в сторону и не оказаться под колёсами огромного грязного мусоровоза, летящего по мостовой с космической скоростью. Из кузова на проезжую часть сыпалась разная рвань, от которой нестерпимо воняло. Машина унеслась вперёд, оставив за собой мусорный след. Там, впереди, возвышалась какая-то серая громадина, но рассмотреть, что это такое, Шура не смог — линии терялись в вязком кисельном воздухе. — С одинокого дерева, стоящего у дороги, слетел последний желтый листок, и ветер понёс его вдаль, прямо перед Шурой. Листок летел, кувыркаясь, летел и летел, не падая и не улетая далеко. Он как будто поджидал Шуру, как будто понимал, что нужно довести его до места. Шура шёл, не сводя глаз с пожухлого листка, этого последнего привета лета, осознавая, что это — всё, что ему осталось, другого нет и не будет. Пейзаж постепенно менялся, улица становилась более чистой и обжитой, но холод усилился. Люди уже не сидели вдоль тротуаров, они прогуливались, глазели на витрины, курили, только никто ни с кем не разговаривал. На Шурочку никто не обращал внимания. Только листок по-прежнему летел перед ним, как будто ждал от него чего-то. Постепенно приблизилась та самая серая громадина и оказалась монументальных размеров бюстом Сержанта Пеппера, вкопанным в землю по плечи. Пустые глаза статуи равнодушно взирали на прохожих. Шуре стало скучно, — здесь всё было как везде: шелуха от семечек, пустые пивные бутылки, непотребное слово из трёх букв, нацарапанное на груди гранитного Сержанта…