Жестокие звезды - Константин Кривцун

Сначала друг не верил. Ему казалось, что мне просто приснился плохой сон, но я сумел доказать ему, что действительно в состоянии ощущать правду. Я угадал то, что нам скажет прохожий, если мы спросим у него, как пройти на улицу Гагарина. Угадал не общий смысл, а предсказал в точности до последнего слова весь предстоящий диалог.

И тогда Пашка поверил. Он хлопнул меня по плечу и сказал:

– Теперь нас двое. Мы оба другие. И нас никогда не поймут. Готовься. Теперь все будет для тебя иначе.

– Только молчи обо всем, хорошо? – попросил я.

– Помнишь наш уговор? Про великую тайну?

Я кивнул и посмотрел вдаль, насколько это позволяла узкая улица. Мимо проскользила авиетка, обдав нас теплой волной.

– Пусть твоя тайна станет второй великой, – продолжил Пашка.

Я улыбнулся. Тайны все множатся, вопросы тоже. Но все тайное когда-то становится явным – так, кажется, говорит старая пословица. Нас обязательно раскроют.

– Хорошо, Паша. По рукам!

Мы торжественно пожали друг другу руки. Мальчик, умеющий летать, и мальчик, что научился видеть правду. А что будет дальше? Когда проявят себя те, кто следит за нами?

Но что бы ни было, одно я знал точно – дружба никуда не денется. А это было для меня главным.

Главнее Наташи.

23.03.2215

– Зачем ты делаешь это, Сергей? – Мама хмурила брови, держа перед собой на вытянутой руке тельце насекомого.

Я встал с дивана. Что я мог ответить? Что живодерство доставляет мне удовольствие? Нет, это было неправдой. Я любил животных, я только лжи теперь не мог выносить…

– Зачем ты отрываешь бабочкам крылья? – повторила мама.

На этот раз я решил ответить:

– Они червяки, мама. На самом деле они попросту гусеницы, мерзкие твари. В них нет красоты, они не должны летать.

Мама глубоко вздохнула.

– Почему с тобой всегда так сложно, Сережа? – Она присела и положила дохлое насекомое на край стола. – Нельзя же так! Что тебе сделали бабочки? Кто дал тебе право судить их?

Я опять смешался.

– Не знаю. Мне просто казалось… Хорошо, я больше не буду так делать.

Мама кивнула.

– Будем считать, что ты принес свои извинения. Кушать будешь?

– Ага. – Мне все еще было неловко. – А что у нас на обед?

– Картошка с курой. И еще там суп, по-моему, оставался.

– Понятно, – я отвернулся к окну. – Через минуту приду, можешь пока положить картошки…

Мама встала и подошла ко мне.

– Тебя что-то беспокоит, сынок?

– Да, – слегка помедлив, ответил я. – Ты знаешь, что Пашка улетает сегодня?

– Неужели сегодня?

Я повернулся к маме и увидел на ее лице плохо скрываемую печаль.

– Ты тоже хочешь улететь, да? – продолжала она. – Тебя ведь с самого детства тянет в космос.

– Мне скоро семнадцать, мама, – я с трудом выплевывал лживые слова. – Ты же знаешь, что я еще мал для этого…

– Сережа, на тебе лица нет. – Мама смотрела на меня озабоченно. – Не обманывай меня. Я же знаю, что ты хочешь лететь.

– Ты права, – сказал я, и, как только произнес это, мне стало легче. – Я очень хочу в космос. Я мог бы взять тебя с собой. Конечно, жить вместе нам не разрешат – правила Академии, но ты могла бы обосноваться рядом…

– На следующий год, – было заметно, что мама все для себя решила, – когда тебе исполнится восемнадцать, я отпущу тебя. Полетишь на Марс или сразу на Край. Школу ты уже окончил, образование завершишь заочно. Мне все равно не разрешат лететь – здоровье уже не то. А пока побудешь со мной. Одной мне будет сложно со всем здесь управляться…

Я слушал и понимал, что никуда она меня не отпустит. Она уже потеряла отца на Фронтире, теперь она просто боится, что я тоже погибну. «Космос жесток, человек не приспособлен для жизни там, и каждый день за пределами уютной Земли – это борьба, схватка человека и древней страшной стихии» – так говорил наш учитель по космологии. Он, конечно же, был прав.

– Хорошо, мама, – сказал я, чтобы успокоить ее. – Пойдем обедать…

Она кивнула и вышла из комнаты. Я последовал за ней.

А после трапезы поспешил к Пашке, чтобы помочь ему со сборами и проводить до космодрома.

Пашка встретил меня приветливо, но я чувствовал, что ему стыдно передо мной. Еще бы – он улетал в космос, к самым дальним его рубежам, улетал, чтобы работать и учиться, ну и, конечно, чтобы прославиться, а я оставался на Земле, оставался практически в полном одиночестве. Рожденный ползать летать не может…

Мне невольно вспомнились расчлененные бабочки. Наверное, я отрывал им крылья не потому, что искал пресловутую правду, похоже, я попросту им завидовал.

– Ну что ж, – Пашка в очередной раз оглядел собранные в дорогу вещи. – У нас есть минут десять. Примерно.

Посидим-ка на дорогу,

Ведь в далекие края

Мне лететь по воле бога.

Как там жить – не знаю я…

Последнее время мой друг частенько читал вслух импровизированные стихи. Не всегда они были в тему, не всегда хороши, но затыкать его ни я, ни Наташа не решались.

Мы сидели и молчали примерно минуту. Затем поднялись и направились к двери. Я взял чемодан, Пашка нацепил на плечи рюкзак.

– Вот и все, Сережка, – сказал он, и глаза его странно расширились. – Ухожу… Жалко. Жалко, что ты не сможешь посмотреть, что там. Что меня ждет. Все будет в порядке. Надеюсь.

– И я надеюсь, – мне нелегко было придавать своему голосу бодрый тон. – Устроишься на работу, получишь место заочника в Академии – все будет хорошо! А потом как-нибудь вспомнишь о старых друзьях и заскочишь к нам…

– Да, – Пашка представлял себе расписываемые мною картины, только что-то его все же смущало. – Лучше ты прилетай! На Фронтир. Мы будем там лучшей командой. Мы же одни такие одаренные!

Мы командой лучшей станем,

На пути у нас не стой!

Все сокровища достанем,

Привезем их все домой!

Серьезно, Сережка! Бросай все. Прилетай тоже!

– Мама обещала на следующий год, – грустно сказал я. – Ну, пускай даже я прилечу, ты все равно будешь скучать по Наташе…

Пашка словно уменьшился в росте на несколько сантиметров, как будто его придавило тяжестью самой судьбы.

– Я обязательно вернусь. Вернусь за Натой! – воскликнул он. – Клянусь! Ты за ней присматривай. Пока что. Договорились?

Я кивнул.

Да и что мне оставалось? Не скажешь ведь лучшему другу, что по уши влюблен в его девушку. Как же мне беречь-то ее, елки-палки? От кого, кроме себя, ее охранять?..