Горстка людей - Анна Вяземски

— Не подходи… Уйди…

Адичка обернулся. Взгляд его выражал отвращение, гнев и жалость одновременно. Он наклонился вперед, словно желая заслонить от нее мертвую лань. Метра три, не больше, отделяли его от Наталии. Она застыла, как громом пораженная, глядя на развалины загона.

Под сенью деревьев в розовом предвечернем свете Наталия отчетливо увидела семь мертвых ланей. Одним просто перерезали горло, других страшно изувечили. Повсюду была разбрызгана кровь, вся трава вокруг стала бурой. От домика, построенного прошлой зимой, ничего не осталось.

— Кто-то убил их с неслыханной жестокостью, — сказал Адичка. — Всех до одной. Можешь пересчитать. Восьмая была еще жива, но ей сломали позвоночник. Пришлось ее пристрелить.

Слезы потекли по исхудавшему лицу Адички, рука его гладила еще не остывшую мордочку лани с открытыми черными глазами, влажными и ласковыми.

— У этой должны были скоро родиться маленькие…

Но Наталия уже не слышала его. Она бежала, не разбирая дороги, не замечая хлеставших по лицу веток и царапавших колючек. Дважды она спотыкалась о корни и падала ничком у края дорожки. Поднималась и бежала еще быстрей. Впереди была река, река с быстрым течением, которая унесет ее далеко-далеко; там было забвение, которого она желала больше всего на свете. И когда она наконец добежала до реки, то увидела в ней ответ на свое отчаяние. Сейчас она прыгнет — и не будет ничего, ни крови на траве, ни зарезанных ланей, ни смертоносного безумия, овладевшего миром, жить в котором она больше не хотела.

Несколько часов спустя Наталия, которую все еще трясло от страха и холода, несмотря на жаркий огонь в камине, несколько одеял и неустанные заботы Паши, смогла наконец ответить на расспросы перепуганного мужа. «Наверно, я хотела умереть», — сказала она. И, увидев, в какой ужас повергло ее признание Пашу, да и Адичку тоже, прибавила: «Мне не хватило веры в жизнь. Простите меня».

Из дневника Адички

25 июля 1917

Еще одно заседание совета солдатских депутатов, аграрного и продовольственного комитетов по вопросу усиления военной охраны в Байгоре. Зверское убийство ланей почти никого не возмутило, только немецкие военнопленные, которые работают у меня в конюшнях, искренне негодовали. Все теперь думают лишь о собственное шкуре или о деньгах. Каждый сам за себя. Натали играет на фортепьяно до изнеможения. Она отдается музыке со страстью, близкой к фанатизму.

26 июля 1917

Воринка. Конфликт с Земским, председателем земельного комитета.

27 июля 1917

Вчера родились два жеребенка. Натали отвлеклась от фортепьяно и проводит много времени в конюшне. Она учится ухаживать за малышами. Умерла после затяжной пневмонии тетя Козетты.

28 июля 1917

Воринка. Галич. Первое заседание союза землевладельцев. Восемьдесят человек. Все прошло прекрасно. Расследование дела об убийстве ланей не движется с места. Натали подозревает этого парня, Алексея, и его дружков. Но доказательств никаких.

1 августа 1917

Байгора. Дождь льет всю ночь и весь день. Повсюду грязь по колено. Мы не выходили из дому. Читали, немного музицировали. Натали становится превосходной пианисткой; рядом с ней я чувствую себя дилетантом. Я люблю манеру ее игры, ее силу и врожденное чувство ритма.

3 августа 1917

От дождя развезло все дороги. Приводить их в порядок некому. Тем не менее мы с Натали поехали завтракать к Козетте и Николаю. Они никак не могут решить, где похоронить тетю: опасаются нападений крестьян. Возмущенное послание от Миши в ответ на мое письмо, в котором я сообщил ему о рождении двух жеребят. Он не может простить, что с ним не посоветовались, выбирая имена: он ведь в семье главный специалист по лошадям. Придется напомнить ему, что это и наши жеребята, а не только его.

4 августа 1917

Уступив настойчивым просьбам Натали, я пошел с ней по грибы. После недавних дождей их видимо-невидимо. Мы долго ходили, выискивая грибные места в мокрых рощах, не встретили ни души и наслаждались дивным лесным покоем. При виде каждого боровика у Натали даже ноздри раздувались от удовольствия. Мы набрали четыре корзины. В усадьбе все спокойно.

5 августа 1917

Весь день в Галиче. Союз землевладельцев. Во второй половине дня — комитет по мобилизации.

6 августа 1917

Весь день с новым управляющим осматривали коров, телят, быков и лошадей. Созрело просо, начали молотьбу, открываем закрома.

10 августа 1917

Байгора. Пасмурно, моросит. Мама пишет мне из Петрограда, уговаривает оставить поместье и уехать на несколько месяцев к Ксении и ее родным в Ялту. Мой верный дворецкий вот уже несколько дней заводит со мной разговор на ту же тему. Он очень тревожится за меня и Натали. По его мнению, обстановка стремительно накаляется и уже не в моих силах что-либо сделать. Он боится за нашу жизнь. В ответ я говорю ему чистую правду: лично я полностью разделяю его опасения и тоже считаю, что было бы разумно и даже на благо всем уехать к маме в Петроград, но как предводитель дворянства и председатель комитета по мобилизации я обязан оставаться здесь до конца войны. Уехать, хотя бы на пару месяцев, было бы равносильно дезертирству. Однако нужно что-то придумать, чтобы удалить отсюда Натали. Рассчитываю, что в этом мне поможет мама, хотя я сильно смягчаю краски, когда пишу ей о том, что творится здесь. В постскриптуме мама сообщает, что Екатерина беременна на восьмом месяце. У меня сердце кровью обливается, когда я думаю, как счастлив был бы Игорь. Я сказал об этом Натали, она, оказывается, уже знала. О Екатерине она отозвалась очень нелицеприятно.

11 августа 1917

Пасмурно, весь день дождь. После чая мы с Натали прошлись по парку в непромокаемых плащах. Повсюду новые акты вандализма. Крестьянки воровали фрукты в саду. Мне не удалось их прогнать. Солдаты, призванные поддерживать порядок в Байгоре, похоже, бессильны что-либо сделать.

12 августа 1917

Рано утром мы услышали, как в соседней деревне бьют в набат. Затем тысячная толпа ворвалась в поместье: они явились по мою душу. Поручик Жержев уговаривал меня скрыться, однако я вышел к ним во двор. Агрессивность и сумятица. От меня требовали ответа: зачем я дал приказ солдатам стрелять в них той ночью, когда взорвался склад со спиртом. Пока я втолковывал им, что это было нелепое недоразумение, они припомнили старые счеты с моим отцом, а потом и обиды времен крепостного права. Договориться совершенно невозможно. Битых три часа я простоял с ними — и без толку. В конце концов они разбрелись, угрожая, что придут снова, числом поболе и с оружием. Солдаты, которым приказано нас охранять, были бессильны, теперь же они до смерти напуганы! Новая попытка отравить мои луга. Жаль сносить мост, но я буду вынужден пойти на это, чтобы крестьяне не могли им пользоваться. Тогда, чтобы пакостить мне, им придется проходить мимо дома.