Хочу ее - Альбина Яблонская

— Да. Это измена. Я не могу так поступить со своим парнем. Делать так нельзя. Это предательство.

— Да ты себе даже не представляешь, как много тебе изменяет мой сын.

— Что? Нет… Это неправда! Это наглая ложь! Вы просто врете мне, обманываете!

Но правда была жестока.

— Да Никита тебя вообще ни во что не ставит! — вырвалось у Владлена. — Неужели, Фомина, ты настолько наивна, что веришь в его верность?! Да стоит тебе только отвернуться, как он бросается на все, что движется!

— Я не хочу это слушать, — закрыла я уши руками. — Я не хочу… не хочу… не хочу…

Шептицкий сел возле меня на диван, приобнял за плечо. Хотя я дергалась и не хотела. Он вытирал на моем лице слезы, чтобы как-то сгладить ситуацию. Но это мало помогало. Если сказанное — правда, то он вырастил монстра, и гордиться здесь попросту нечем.

— Мой сын — идиот. Он просто не ценит тебя. И никогда не ценил. Хотя ты замечательная девушка. Таких сейчас просто не найдешь. То, с каким ты упорством хранишь себя для будущего мужа — это просто сокровище. Я завидую твоему жениху.

Он пытался меня успокоить, но я плакала навзрыд. Аргументы Шептицкого делали только хуже.

— Зачем вы это делаете, зачем? Неужели вы не могли смолчать? Вам просто приятно делать мне больно, причинять мне боль?

Владлен взял со стола телефон, полистал в нем галерею и показал мне в вытянутой руке экран — на нем была девушка. В объятиях Никиты. Какая-то блондинка сидела на коленях у моего парня.

— Это на прошлых выходных. В коттедже за городом.

— Господи… — было мне так больно смотреть на эту голую правду. А ведь я постоянно себе говорила, что это не так. Что он мне не врет, что он и правда довольствуется только мной.

— А вот еще одна, — листал картинки отец, чтобы показать мне, как его отпрыск зажимает новую сучку на диване в каком-то райском бунгало. За окном лазурное море, он — в ярких шортах, она — в откровенном купальнике — целует его в губы. — Это мы в прошлом месяце летали на Бали. Ты тогда на практике была в больнице. Дежурила там днями и ночами, а твой ненаглядный кавалер тем временем чпокал горячих девочек на курорте.

— Мне просто не верится. Неужели это он? Вот прямо недавно?

— Видишь, — показали мне дату в настройках фотокадра, — тут число указано и время. Видно, когда я это сфоткал.

— Зачем вы это делали? — не понимала я одной простецкой вещи. — Зачем? Зачем вам пришло в голову фотографировать, как сын изменяет своей "замечательной" девушке? Если вы считаете, что ему так повезло со мной, то почему просто не запретили ему это делать? Зачем цинично щелкали его потаскух на камеру?

— Ну… не знаю, — вздохнул Владлен, выключая телефон. Он нажал на кнопку питания, чтобы нам никто не мешал звонками — положил смартфон на стол. — Может, потому что сын меня сам об этом попросил. А может, потому что я хотел тебе показать эти фото и…

— Для чего?

— Чтобы ты поняла, что циклиться на верности парню не стоит. Это неблагодарное дело. Вокруг ведь столько людей, столько мужчин. Вот я, например.

— Это измена, — проговаривала я вслух простые, очевидные вещи.

Мой голос дрожал, руки тряслись от шока. Мне надо было время, чтобы отойти от увиденного. Но у Владлена на этот счет были собственные планы.

— Да все друг другу изменяют.

— Нет, это не так…

— Так, Ульяна, так. Оглянись вокруг — одна только ты загоняешь себя в угол, соблюдая никому не нужные правила. Ты берегла себя, хранила верность — молодец. Но настало время взглянуть правде в глаза и… — взял он меня за шею, чтобы притянуть для поцелуя. — Стать окончательно взрослой.

Шептицкий взял меня в клещи и силой прислонил к себе, чтобы притронуться к моим губам. Он навалился на меня всем телом, прижав к дивану — пытался проникнуть языком мне в рот. Но я держала замок как могла. Уворачивалась, била его ладонями по лицу, отталкивала эту тварь коленом…

И все равно сдавалась. Сил было слишком мало. Он брал свое. Пройдет еще мгновенье — и силы иссякнут, он сделает это, овладеет мной.

Какой кошмар. Мой самый страшный сон.

И тут в его дверь постучались.

— Кого это там принесло? — отвлекся Влад, чтобы глянуть на дверь. Она по-прежнему была закрыта изнутри, но кто-то хорошенько бахнул в нее кулаком. На студентов не похоже, это кто-то настырный.

Я хотела было закричать, но он заткнул мне рот рукой и окончательно размазал помаду по подбородку.

— Чш-ш… Молчи. Я только начал. Нам никто не помешает. Как пришли, так и уйдут.

Я молила бога, чтобы этот кто-то оказался важным человеком и по возможности вынес эту дверь ко всем чертям. Но в итоге гостем был не Макс, не Никита. И даже не кто-то из сотрудников вуза.

— Владлен! — доносилось через дверь. Это был звонкий женский голос. И мне он сразу показался знакомым. — Владлен, открывай! Я знаю, ты там! Открой эту чертову дверь! — сопровождались слова глухими ударами. — Твоя машина на парковке — ты все еще здесь! Открой своей жене!

Это было моим спасением. К нему приехала супруга.

Господи. Я была уже так близка от надругательства. Еще буквально минута — и он бы меня сломил…

— Черт… — навис надо мной Шептицкий. Его лицо исказила гримаса. — Черт-черт-черт… — ругался он вполголоса. Осознав, что оказался в незавидном положении. Как он будет оправдываться перед нею? Что он скажет? Что заперся со мной ради проведения внеклассных занятий?

А ведь она не уйдет. Однозначно не уйдет.

— Открывайте дверь, — выдохнула я с облегчением.

— Молчи, — приложил Влад палец к губам. — Просто сиди и молчи. Говорить буду я… Что-то скажешь при ней — ужасно пожалеешь.

Я поправила сарафан. Шептицкий надел обратно брюки, наспех застегнул ремень.

За это время атмосфера по ту сторону двери еще больше накалилась. И когда декан все же решился открыть замок — в кабинет залетела она.

Моя будущая свекровь.

Ольга

Хотите знать, что такое союз с успешным мужчиной? Это горы нервов и готовность к тому, что супруг будет иметь кого-то на стороне. И вполне вероятно, что этих "кого-то" будет много.

Меня знают как жену декана национального университета. Как заботливую мать. И как преуспевающую бизнес-леди. У меня сеть салонов красоты. Сына я вырастила как могла — теперь он уже взрослый, и я ему не нянька. Кто бы что ни говорил, но в сорок лет можно чувствовать