Метро 2035. Преданный пес - Дмитрий Манасыпов

Хаунд, сцепив зубы, старался считать дальше, сдерживаясь из последних сил. Нельзя помирать глупо, нихт! Не здесь и не сейчас. Сложно терпеть брызжущую в лицо слюну и слова, за которые следует выдрать на хер язык? Начисто, вцепившись именно пальцами, забравшись в глотку, ухватив его, скользкий и дрожащий, йа-йа, сложно?

Очень.

Он успел закрыть глаза, сумел, сцепив кулаки и рыкнув, врасти в землю. Лицо будто развалили пополам шашкой, боль пронзила раскаленной спицей от макушки до задницы, растеклась по ногам и не собиралась успокаиваться. Кожа развалилась, сочно плюнув кровью, побежавшей в бороду, горячо и густо.

Держаться. Стоять. Терпеть.

– Трус поганый! – Кот плюнул, попал, добавив к крови липкого и вонючего. – Харчка и стоишь, бздун волосатый. Сортиры чистить станешь, как придем.

Станет, станет… Хаунд приоткрыл левый глаз, взглянул на него. И тут же зажмурился – от глаза в череп ударила молния боли. Скрежетнул клыками друг о друга.

– О, никак снова храбрость проснулась? – Караванщик смотрел на Пса как на дерьмо. – Ляпнешь чего, сраный ты йети?

– Хорош, Кот. – Костя давно привык к перепадам настроения старшего и уже поднимал народ, проверял груз и экипировку. – Идти пора. Не вышло с дрезиной?

– Да мудаки! – Кот фыркнул, моментально становясь самим собой. – Конченые полупокеры, пиздуны, блядь. Ты ж, говорю, Ермак, обещал помочь и хули?

– Хули-гули. – Костя задрал лицо Анны вверх, достал самый настоящий канцелярский нож, совершенно без ржавчины. – Залупу нам на воротник, понял. Не дергайся, кобыла, ровно стой. На, бинт держи, помни мою доброту.

Женщина дико косилась на нож, с щелчком выпустивший лезвие.

– Сипа, прокали.

Хаунд, потрогав лицо, посмотрел на ладонь – та блестела почти переставшей лить кровью. Йети? Да и хер с тобой, Барсик, поливай помоями, зато на йети такая-то хрень зарастет быстро. Останется шрам на всю рожу? Останется, натюрлих. Ничего, он Коту потом все лицо снимет, не порвав лишнего миллиметра кожи и заживо.

Рюкзак лег на плечи удобно. Хаунд, закинувшись горьким порошком, глотнул воды, глядя на хирургическое вмешательство в гематому Анны. Так-то, само собой, верно, глаз заплыл почти полностью, впереди Дорога, куда деваться?

– Дернешься, шамотра, я тебе кусок носа отрежу, – предупредил Костя. – Можешь бинт прикусить.

Женщина, последовав совету, запыхтела. Скрипнула зубами и глухо взвыла, когда прокаленная сталь вскрыла синяк, выпуская кровь, застонала, когда пальцы караванщика надавили на чавкающую опухоль с нескольких сторон. Но держалась Анна хорошо, не дергалась и не пыталась свалиться в обморок.

Лучше оказалось другое. Она точно не подсадная и все параноидальные мысли Хаунда мимо кассы. Своей бы такого даже больной на голову Кот не придумал.

– Хайло промойте лохматому. И замотайте. – Кот кивнул на Хаунда Ершу. – Тебе-то теперь зубы не жмут, падла?

Ерш не ответил, занялся делом. Ему выделили чистой ветоши, сейчас превращавшей голову Пса в шар.

– Красавец, чего уж. – Кот успокоился и довольно скалился в ухмылке. – Мумия прям, блядь.

Мумия так мумия, хрен с тобой, золотая рыбка. Плакать будешь, натюрлих.

– Строимся и выходим. Дождь на носу.

Кот встал сбоку от каравана, растущего на глазах, и похлопывал по сапогу плетью. Такие же появились у остальных караванщиков. Вольные косились на них со страхом, явно понимая – пройдется и по ним.

– Выводи, Костя!

Тот кивнул, оказавшись в начале колонны.

– За мной, по два, шагом… марш!

– И не топаем ни хрена, бараны!

Хаунд, выслушав последнее вскукарекивание Сипы, чуть не сплюнул. Идиот он, что ли? Если люди идут в колонну по два, да в шаг друг другу, в любом случае слышно станет. Или это они сейчас заранее тренируют перед тем, как убраться из относительно безопасного села?

Перед глазами маячила спина одной из грудастых девок, второй утыкался в груз носом Ерш. Анну погнали за Хаундом, прицепив к одному из одинаковых мужиков. Так и пошли, начав месить грязь уже на выходе. Почему?

Местные караванщиков за что-то не любили. Под ноги так и летели со всех сторон, расплескиваясь и воняя, помои и содержимое поганых ведер, пользуемых деревенскими по ночам, чтобы не ходить в сортиры. Так что грязь им выпала та еще, с полной гаммой ароматов, склизкая и мерзкая.

Кот, идя в стороне, только скалился и толкал плечом сельский молодняк, который вспыхивал, но в драку не лез. Мужики, хозяева разносортных домов по обеим сторонам улицы, выгибающейся к остаткам трассы, только поплевывали у заборов-укреплений. Крепкие, не жирные, а именно крепкие, полноценно питающиеся дядьки с оружием в руках. Они его даже не прятали, держа рядом, как продолжение самих себя.

Странно, йа. Там, в Городе, это никогда не бросалось в глаза. Возможно, из-за серости каменных мешков, вобравших в себя тысячи человеческих жизней за двадцать лет войны. Там обрез обнимали крепче девушки, а садясь есть в столовой, ствол клали на колени, чтобы палец был на спусковом крючке.

Здесь оружие казалось другим. И не обязательно огнестрельным, хотя его хватало. Здесь предпочитали старые-добрые двустволки. Патронташи крепились к толстым кожаным поясам узорчато вырезанными карманами. Да и сами пояса бросались в глаза, сделанные точно одним мастером: широкие, плотные, ножом сразу не пробить, с фигурным металлом пряжек. Нож, топор – все подогнано по хозяину, висит, не мешая.

Хаунд глазел по сторонам, переваривая увиденное. Иногда нужно оказаться вне своей земли, чтобы понять других. Выживать в Самаре, окруженной Рубежом, казалось кому-то страшным? Да не страшнее, чем здесь, на приволье, таившем в себе не меньше зла и опасности.

Эти, выжив после Войны и забрав себе свою землю назад, стали тертыми ребятками. На таких управу найти – круче вареных яиц нужно стать. И то, кабы зубы не обломать. И, йа, Хаунд вполне их понимал, рассматривая и запоминая. На потом.

Караван выбрался на дорогу. Мышино-грязная неровная полоса, вся в разломах и кучах грязи вперемешку с перегноем, желтая от выцветшей травы, разбегалась в обе стороны. Клубки перекати-поля, какие-то странно серебристые, катались по земле.

Асфальт впереди выгибался вправо, делая резкий поворот в обратную сторону за густым подлеском. Посадки, когда-то сделанные для защиты трассы от снегопадов, превратились в густые рощи и грозящили стать настоящими дебрями.

У поворота, провожая караван глазами, стоял блокпост кинельских. Этих легко было отличить по форме и организованности. Местных виднелось трое, для хоть какого-то соблюдения типа независимости села.

– Костя!

Караванщик, идущий чуть поодаль, удивился. Оглянулся, выискивая Хаунда глазами.

– Чего тебе?

– Сколько нам идти и куда?