Портрет Дориана Грея - Оскар Уайльд

— Хорошая ли она девушка? Она — красавица, а это гораздоважнее, — бросил лорд Генри, потягивая из стакана вермут с померанцевой. —Дориан утверждает, что она красавица, а в этих вещах он редко ошибается.Портрет, который ты написал, научил его ценить красоту других людей. Да, да, ив этом отношении портрет весьма благотворно повлиял на него… Сегодня вечером мыс тобой увидим его избранницу, если только мальчик не забыл про наш уговор.

— Ты все это серьезно говоришь, Гарри?

— Совершенно серьезно, Бэзил. Не дай бог, чтобы мне пришлосьговорить когда-нибудь еще серьезнее, чем сейчас.

— Но неужели ты одобряешь это, Гарри, — продолжал художник,шагая по комнате и кусая губы. — Не может быть! Это просто какое-то глупоеувлечение.

— А я никогда ничего не одобряю и не порицаю, — этонелепейший подход к жизни. Мы посланы в сей мир не для того, чтобыпроповедовать свои моральные предрассудки. Я не придаю никакого значения тому,что говорят пошляки, и никогда не вмешиваюсь в жизнь людей мне приятных. Есличеловек мне нравится, то все, в чем он себя проявляет, я нахожу прекрасным.Дориан Грей влюбился в красивую девушку, которая играет Джульетту, и хочетжениться на ней. Почему бы и нет? Женись он хотя бы на Мессалине — от этого онне станет менее интересен. Ты знаешь, я не сторонник брака. Главный вред бракав том, что он вытравливает из человека эгоизм. А люди неэгоистичные бесцветны,они утрачивают свою индивидуальность. Правда, есть люди, которых брачная жизньделает сложнее. Сохраняя свое «я», они дополняют его множеством чужих «я».Такой человек вынужден жить более чем одной жизнью и становится личностьювысокоорганизованной, а это, я полагаю, и есть цель нашего существования. Крометого, всякое переживание ценно, и что бы ни говорили против брака, — это ведь,безусловно, какое-то новое переживание, новый опыт. Надеюсь, что Дориан женитсяна этой девушке, будет с полгода страстно обожать ее, а потом внезапно влюбитсяв другую. Тогда будет очень интересно понаблюдать его.

— Ты все это говоришь не всерьез, Гарри. Ведь, если жизньДориана будет разбита, ты больше всех будешь этим огорчен. Право, ты гораздолучше, чем хочешь казаться.

Лорд Генри расхохотался.

— Все мы готовы верить в других по той простой причине, чтобоимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашимближним те добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем,что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, чтоон увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойникас большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы. Поверь, Бэзил, все,что я говорю, я говорю вполне серьезно. Больше всего на свете я презираюоптимизм… Ты боишься, что жизнь Дориана будет разбита, а, по-моему, разбитойможно считать лишь ту жизнь, которая остановилась в своем развитии. Исправлятьи переделывать человеческую натуру — значит, только портить ее. Ну а чтокасается женитьбы Дориана… Конечно, это глупость. Но есть иные, болееинтересные формы близости между мужчиной и женщиной. И я неизменно поощряю их…А вот и сам Дориан! От него ты узнаешь больше, чем от меня.

— Гарри, Бэзил, дорогие мои, можете меня поздравить! —сказал Дориан, сбросив подбитый шелком плащ и пожимая руки друзьям. — Никогдаеще я не был так счастлив. Разумеется, все это довольно неожиданно, какнеожиданны все чудеса в жизни. Но, мне кажется, я всегда искал и ждал именно этого.

Он порозовел от волнения и радости и был в эту минутуудивительно красив.

— Желаю вам большого счастья на всю жизнь, Дориан, — сказалХоллуорд. — А почему же вы не сообщили мне о своей помолвке? Этонепростительно. Ведь Гарри вы известили.

— А еще непростительнее то, что вы опоздали к обеду, —вмешался лорд Генри, с улыбкой положив руку на плечо Дориана. — Ну, давайтесядем за стол и посмотрим, каков новый здешний шеф-повар. И потом вы намрасскажете все по порядку.

— Да тут и рассказывать почти нечего, — отозвался Дориан,когда они уселись за небольшой круглый стол. — Вот как все вышло: вчеравечером, уйдя от вас, Гарри, я переоделся, пообедал в том итальянскомресторанчике на Руперт-стрит, куда вы меня водили, а в восемь часов отправилсяв театр. Сибила играла Розалинду. Декорации были, конечно, ужасные, Орландопросто смешон. Но Сибила! Ах, если бы вы ее видели! В костюме мальчика онапросто загляденье. На ней была зеленая бархатная куртка с рукавами цветакорицы, коричневые короткие штаны, плотно обтягивавшие ноги, изящная зеленаяшапочка с соколиным пером, прикрепленным блестящей пряжкой, и плащ с капюшономна темно-красной подкладке. Никогда еще она не казалась мне такой прелестной!Своей хрупкой грацией она напоминала танагрскую статуэтку, которую я видел увас в студии, Бэзил. Волосы обрамляли ее личико, как темные листья — бледнуюрозу. А ее игра… ну, да вы сами сегодня увидите. Она просто рождена для сцены.Я сидел в убогой ложе совершенно очарованный. Забыл, что я в Лондоне, что у настеперь девятнадцатый век. Я был с моей возлюбленной далеко, в дремучем лесу,где не ступала нога человека… После спектакля я пошел за кулисы и говорил снею.

— Да, Дориан, мне кажется, вы правы, — с расстановкойотозвался Холлуорд.

— А сегодня вы с ней виделись? — спросил лорд Генри. ДорианГрей покачал головой.

— Я оставил ее в Арденнских лесах — и встречу снова в одномиз садов Вероны.

Лорд Генри в задумчивости отхлебнул глоток шампанского.

— А когда же именно вы заговорили с нею о браке, Дориан? Ичто она ответила? Или вы уже не помните?

— Дорогой мой, я не делал ей официального предложения,потому что для меня это был не деловой разговор. Я сказал, что люблю ее, а онаответила, что недостойна быть моей женой. Недостойна! Господи, да для меня весьмир — ничто в сравнении с ней!

— Женщины в высшей степени практичный народ, — пробормоталГенри. — Они много практичнее нас. Мужчина в такие моменты частенько забываетпоговорить о браке, а женщина всегда напомнит ему об этом…

Холлуорд жестом остановил его.

— Перестань, Гарри, ты обижаешь Дориана. Он не такой, какдругие, он слишком благороден, чтобы сделать женщину несчастной.

Лорд Генри посмотрел через стол на Дориана.

— Дориан на меня никогда не сердится, — возразил он. — Язадал ему этот вопрос из самого лучшего побуждения, единственного, котороеоправдывает какие бы то ни было вопросы: из простого любопытства. Хотелпроверить свое наблюдение, что обычно не мужчина женщине, а она ему делаетпредложение. Только в буржуазных кругах бывает иначе. Но буржуазия ведь отсталаот века.

Дориан Грей рассмеялся и покачал головой.