Барон Унгерн - Андрей Жуков

Во время службы Унгерна в «Конном отряде особой важности» с ним происходит инцидент, весьма важный для понимания характера барона, его представлений о нормах и правилах воинской чести. Следует оговориться, что данный эпизод приводит в своем «Жизнеописании…» барона Унгерн-Штернберга некий А. Грайнер, посетивший его по сведениям, приводимым Леонидом Юзефовичем, в качестве корреспондента одной из американских газет. Биография Унгерна, изложенная Грайнером, ныне хранится в Государственном архиве Эстонской Республики в Тарту. Основанный скорее на недостоверных слухах, чем на близком личном знакомстве с Унгерном, грайнеровский труд содержит множество больших и малых ошибок, непроверенных фактов, слухов и т. п. Тем не менее обратимся к интересующему нас эпизоду.

Вот что пишет Грайнер: «Герман Лютер — сын пастора Лютера из собора Св. Екатерины в Эстонии — описал случай, который говорит о довольно суровом обхождении и манерах русских военных. Лютер был в то время поручиком и служил связистом при штабе генерала Леонтовича… При каждом удобном случае генерал говорил окружающим, что штаб посетит высокопоставленное лицо… Это лицо — Роман Унгерн-Штернберг со своими казаками, прибывающий для командования разведкой. Уже в первый день после приезда генерал Леонтович сказал за столом, что в их кругу появился предатель, и бросил несколько резких слов в адрес барона. Роман Унгерн вел себя как ни в чем не бывало. Едва накрыли стол, как он обратился к генералу со словами: «Генерал, повторите, что вы сказали», дал ему несколько пощечин и вышел из комнаты. Все присутствующие офицеры, не говоря уже о самом генерале, схватились за оружие. Придя в себя, Леонтович тотчас отдал приказ об увольнении барона. Но, поскольку тот был георгиевским кавалером, его не отдали под военный трибунал, однако золотую саблю Георгия, к которой он был представлен, Унгерн так и не получил. Этот случай стал известен из-за запроса полковника Александра фон Ледер-Врангельсхофа, а также генерала Безобразова и стал причиной увольнения генерала Леонтовича в разгар войны. Генерал Безобразов дал указание… отстранить Леонтовича от должности не как обычно — «голубым письмом» через почтового офицера — а телеграммой, как это делалось во всей армии».

Эта загадочная история с обвинениями в измене и пощечинами нуждается в разборе и некотором комментарии. Итак, время действия — между октябрем 1915 и летом 1916 года, когда барон Унгерн служит в особом отряде. Генерал-лейтенант Леонтович Евгений Александрович в описываемое время — начальник 3-й кавалерийской дивизии. Генерал-адъютант Владимир Михайлович Безобразов — командир Гвардейского корпуса, позже — командующий войсками гвардии, георгиевский кавалер, отлично зарекомендовавший себя в кампании 1914–1915 годов.

На страшном обвинении в предательстве, брошенном Леонтовичем в адрес Унгерна, следует остановиться поподробнее.

Весной 1916 года в России вспыхивает новая волна шпиономании, воплощением которой стало печально знаменитое дело жандармского полковника С. И. Мясоедова. Само же «мясоедовское дело»[13] стало следствием катастрофы 10-й русской армии в декабре 1914 года в Восточной Пруссии. В полной мере оценить масштабы этой катастрофы в Ставке, которую возглавлял дядя Николая II, великий князь Николай Николаевич-младший, оценить сумели лишь к лету 1915 года. Генерал А. А. Мосолов указывал в своих воспоминаниях: «Ставка выдвинула в свое оправдание две причины неудач: недостаток снарядов и германский шпионаж. Козлом отпущения стал военный министр Сухомлинов. Для подтверждения этих тезисов по требованию великого князя Николая Николаевича сменили военного министра… а для подтверждения версии о шпионаже был повешен жандармский полковник Мясоедов и начались ссылки лиц, носивших немецкие фамилии». Источником напряженности являлось и существование разногласий в высших кругах Российской империи о перспективах и целесообразности продолжения войны с Германией. В светских салонах Петрограда и Москвы вовсю циркулировали слухи о весьма активной деятельности так называемой партии мира, главной сторонницей которой якобы была сама императрица Александра Федоровна. С деятельностью «партии мира» соотносили имена военного министра В. А. Сухомлинова, министра внутренних дел H.A. Маклакова и Г. Е. Распутина. К группировке решительных сторонников продолжения войны, политически ориентирующуюся на Великобританию, принадлежали великий князь Николай Николаевич, московский градоначальник Ф. Ф. Юсупов-старший, отец будущего убийцы Г. Е. Распутина Феликса Юсупова-младшего. Не вдаваясь сейчас во все обстоятельства позорной и, как оказалось, трагической для России «мясоедовской интриги», приведем три свидетельства весьма информированных и компетентных людей, принадлежавших к тому же к различным военнополитическим лагерям.

Один из руководителей германской разведки полковник Вальтер Николаи писал в мемуарах: «Жандармский полковник Мясоедов был одним из лучших ее (русской секретной службы. — А. Ж.) представителей. Вынесенный ему во время войны смертный приговор за измену в пользу Германии совершенно непонятен».

Великий князь Андрей Владимирович, будучи лицом весьма пристрастным, ввиду теплых взаимоотношений с Николаем Николаевичем-младшим, тем не менее отмечал в своем дневнике: «К сожалению, ни следствием, ни судом новых фактов, освещающих это дело, установлено не было. Даже факт сообщения сведений неприятелю остался лишь в гипотезе… Конечно, все это бросило тень на Сухомлинова, который несколько лет тому назад горячо защищал Мясоедова от нападок Гучкова с трибуны Государственной думы».

Весьма осведомленный в различных подковерных интригах жандармский генерал А. И. Спиридович много позже напишет о «деле Мясоедова»: «С Мясоедовым расправились в угоду общественному мнению. Он являлся ответчиком за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. О его невиновности говорили уже тогда… Но те, кто сделал «дело Мясоедова», и главным образом Гучков, были довольны. В революционной игре против самодержавия они выиграли первую и очень большую карту… Ставка шла навстречу общественному мнению. Слепая толпа требовала жертв. Слабая Ставка великого князя их выбрасывала, не думая о том, какой вред она наносит Родине».

К «делу Мясоедова», широко освещавшемуся на страницах российской либеральной прессы, оказался причастен и был осужден один из дальних родственников Романа Федоровича Унгерн-Штернберга. Вторая причина крылась в самом происхождении и в немецкой фамилии барона. Русские интеллигенты и либералы, после 1 августа 1914 года вдруг ставшие ревнителями «русской национальной идеи» и «всеславянского единства», обвиняли в прогерманских настроениях и тайной подготовке сепаратного мира даже императрицу Александру Федоровну. Столичная пресса вовсю бесчестила людей, носивших немецкие фамилии, то есть, объективно, наиболее преданных династии и престолу. На крайнюю опасность для государственного строя России разыгравшейся антинемецкой истерии указывал в служебной записке начальник Московского охранного отделения полковник А. С. Мартынов: «Такой взрыв (речь идет немецких погромах, прокатившихся по Москве летом 1915 года. — А. Ж.) может только оказаться репетицией для другого, настоящего и серьезного взрыва… Неудачи на войне ускорят ход событий и выдвинут в жизнь такие силы, о которых сейчас трудно предполагать. Совершающиеся события имеют большую важность, и трудно сказать, какие формы они примут». Именно на почве неуверенности и подозрительности, инспирированной определенными кругами в «высших сферах» и обильно сдобренной либеральным навозом, произрастали инвективы генерала Леонтовича.