Стопроцентная блондинка - Наталия Левитина

– Великолепно, – буркнула Маша. (Ничего великолепного она не видела в том, что рядом с Ильей на озере околачивались такие изящные юные создания. Вон одни глаза чего стоят – огромные, небесно-голубые, с пушистыми ресницами!)

– Передайте Илье от меня привет, – попросила Софья.

– Передам.

– Скажите, а у вас родилась двойня? Мне говорили, вы ждете девочек-близнецов?

– Кто говорил? Илья?

– Нет, что вы! – еще больше смутилась глазастая Соня. – Вы только не подумайте… Мы с Ильей не обсуждали его семейную жизнь. Просто… Ой, вы знаете, я совсем забыла, у меня ведь совещание через минуту. Я побегу! Передайте привет мужу!

– Вот еще, – фыркнула Мария, когда Соня скрылась из виду.

«Мы с Ильей».

«С какой стати она объединяет себя в одно целое с моим мужем? Это я с Ильей. А она – сама по себе. Отдельно. За глухой бетонной стеной!» – подумала Мария.

Настроение у нее стремительно портилось. Мало того что Залесов не дал вразумительного ответа, еще возникла эта пигалица. Почему Маша ничего не знает про Софью Орешкину? Почему Софья Орешкина покрывается румянцем, упоминая Здоровякина? Почему Здоровякин не посвятил жену в его взаимоотношения с голубоглазой рекламщицей? Да, здесь что-то скрывается!

– Где у вас буфет? – спросила Маша у секретарши. Ей срочно требовалось пожевать, дабы унять тревогу. Тревога, словно ледяная рыба, извивалась и била хвостом прямо внутри Машиной груди. Очень неприятное ощущение.

– По коридору налево. Обязательно возьмите соляночку, она у нас отменная. Расстегаи тоже вкусные, сочные, с хрустящей корочкой. Лангет всегда великолепен, а сегодня – лангет, я знаю. На гарнир рекомендую цветную капусту, жаренную в сухарях. Ну и клюквенный пирог. Он просто супер, с орехами.

Мария с подозрением уставилась на секретаршу.

– А вы, часом, не на диете? – поинтересовалась она.

– Да, на диете, – с мукой в голосе подтвердила женщина. – А как вы узнали?

– Что-то мне подсказало. Знаете, я из чувства солидарности не пойду в буфет. Я тоже на диете.

– Зачем вам это? – удивилась секретарша. – Вы такая стройная. И молодая…

Дома, кроме детей, Рекса и свекрови, Марию ждала незнакомая страшненькая девица лет двадцати пяти. Она читала пацанам книгу. Раиса Андреевна курсировала мимо, недовольно поджав губы.

– Я из агентства «Пеппи Длинный Чулок», – представилась девица. – Няня. Зовут Людмила Михайловна Григорчук. А вообще, просто Люся.

«Оу, йес! – воскликнула про себя Мария. – Да, да, да! Как все удачно складывается! Теперь Залесов точно даст мне работу! Не может не дать!»…

Оставив позади длинную трассу в обрамлении сосен и берез, миновав инспектора ГИБДД, посмотревшего на нее как-то странно (почему?), Анастасия прибыла в поселок.

И здесь ее тоже преследовали загадочные взгляды.

– К художнику, маманя? – переспросил расхристанный, в куртке нараспашку и съехавшем шарфе парень.

Настя передернулась от его панибратского «маманя».

– Да, да, – нервно поморщилась она. – Как до него добраться?

– Ну, это… По дороге.

– Я догадываюсь. А конкретнее?

– По дороге километра три. Потом налево, в лес. Да он там указатель поставил. Увидите. Вы там это, маманя…

– Что?

– Ну, поосторожнее.

– В смысле? Деревья, что ли, падают? Или на дороге яма?

– Да нет… Ай, ладно… – Парень махнул рукой и пошел прочь.

«Маманя, – повторила про себя Настя. – Поскорее бы смыть этот проклятый грим!»

– К художнику?! – отшатнулась от машины бабка в цветастом платке. Настин автомобиль бесшумно подкралась к ней сзади, и Настя озадачила прелестницу тем же вопросом. – А зачем те к нему?

Колючие глазки шарили по Настиному лицу.

– Надо, – отрезала Настя. – Так как?

– Вон туда ехай. Ехай, ехай, – недовольно повторила бабка. – Ищи несчастий на свою голову…

«Старая идиотка, – рассердилась Анастасия. – Лишь бы языком молоть…»

Интервьюирование местного населения вызвало у Насти неприятный осадок. Ей были противны изучающие взгляды и странные намеки. Но едва, миновав разноцветные пятиэтажки, кафе, клуб, «нексия» выехала из райцентра, настроение у Насти резко улучшилось. Она поняла, что будет жить в райском уголке. Ну, если художник оценит ее кулинарный талант.

Черная дорога змеилась между белых сугробов и, как речка в море, уходила в роскошный сосновый лес у подножия горы. «Боже, какая красота!» – подумала Настя. Ей не терпелось выйти из машины, заглушить мотор и набрать полные легкие чистого морозного воздуха.

Деревянный указатель имел место быть. На стрелке, украшенной абстракционистскими ромбами и квадратами, виднелась короткая надпись: «Атаманов».

Проехав по узкой, с крутыми изгибами дороге сквозь плотный строй сосен, Настя очутилась на поляне. Но вместо сказочной избушки на курьих ножках увидела нечто совершенно фантастическое. В центре поляны, за ажурной оградой, возвышался двухэтажный дом с мозаичными вставками, хаотично расположенными окнами и кривой крышей. Стены дома были выкрашены в сочные, праздничные цвета – абрикосовый, лазурный, лимонный.

«Хундертвассер!» – прошептала Анастасия, замерев в изумлении. И это было не ругательством, а именем знаменитого австрийского архитектора, добытым Настей из фондов памяти. Аляповатый, «неразумно» спроектированный дом напомнил ей о прошлом, о лекциях на факультете искусствоведения. Желание познакомиться с художником (даже исполняя роль его экономки) укрепилось в Насте. Однозначно, человек, построивший для себя такую необычную хижину, был эксцентричен и неординарен. На крыше виднелась спутниковая тарелка, площадка перед крыльцом была расчищена. У литых ворот колдовал со сварочным аппаратом мужчина в драном, прожженном ватнике и грязных джинсах.

– Эй, здравствуйте! – крикнула Анастасия. Она вышла из автомобиля.

Мужик поднял маску-забрало, явив миру молодую физиономию, настолько же симпатичную, насколько небритую.

– Я к Андрею Леонидовичу.

– Нет его, – угрюмо бросил сварщик. Он нахлобучил средство защиты и вновь принялся за работу. Фонтан ярких искр рвался из-под сварочного аппарата, Настя отвела взгляд в сторону.

– А когда будет? Я с ним договаривалась. Я к нему работать приехала.

С явным сожалением сварщик разогнул спину. Он опять снял брезентовые рукавицы, маску. У него было открытое лицо, синие глаза, черные брови вразлет.

Работяга.

В кино сниматься с такой внешностью.

Сердце Насти забилось учащенно. Ее ресницы дрогнули, губы сложились в очаровательную улыбку – рефлекторное движение при виде великолепного самца. Но тут же стало тянуть на висках и подбородке: нашлепки, приклеенные гримершей, заставили Настю вспомнить, кто она сейчас – сорокапятилетняя «маманя».