Кельтский круг - Карло Шефер

Краффт перебила его:

— Для ребенка всегда важно сохранять контакт с настоящими родителями, насколько это возможно. Между тем из множества исследований нам известно, что дети в переходном возрасте испытывают острейшие проблемы с самоидентификацией, если не видят: ага, вот они произвели меня на свет, я получился из них. Я ведь в прошлый раз говорила вам об этом, правда? — обратилась она к Ильдирим.

Та кивнула.

— Несомненно, — кивнул Тойер. — Совершенно определенно. Предки сопровождают нас. Мы должны почитать старое, но в индийском… индейском матриархате у каждого ребенка был также свой ангел… — Как врать дальше? Вот так: — Ангел, у которого он сможет жить, если умрут родители или распадется семья. Такой ангел, как правило… молодая женщина, без детей и без мужчины, то есть с мужчиной, но не замужем… И согласно исследованиям американских психологов из университета штата Вайоминг, таким детям удается без труда налаживать социальные связи, и они даже на семь процентов менее склонны к противоправным поступкам, на двенадцать процентов успешней изучают естественные науки; индейцы племени шаолинь не знают, что такое депрессия, и очень широко практикуют принцип делегирования родительских обязанностей… Кровное родство — всего лишь один — хотя, несомненно, золотой — столп в доме жизни. Ах, пусть у этой девчушки появится возможность жить в своем доме.

Краффт взирала на него с полнейшей симпатией.

— Да-да, господин Тойер, — проскрипела она. — В самом деле, речь идет о том, где Бабетте будет лучше всего. И… нам, несомненно, следует еще многому учиться у NativeAmericans, у коренных жителей Америки, индейцев… Вот только, помимо прочего, существуют и законы. Вы оба знаете это не хуже моего. Вам я уже говорила об этом, фрау Ильдирим, говорила… Фрау Ильдирим, что-то я пока ничего не слышала от вас! Вы все молчите.

Прокурор снова кивнула:

— Понимаете, иногда даже сказать нечего, слов не находишь… ну… что вы хотите, чтобы я сказала?

Краффт улыбнулась:

— Давайте поговорим про поле. Поле взаимоотношений — это поле знания, даже если мы пока ничего не знаем, поле… — Она поднялась со стула, размашистым шагом подошла к объемистому шкафу и достала из него огромного медведя. — …Это Бабетта. Поле нас знает…

Медведь-Бабетта глупо сидел на полу в центре кабинета. Тойер и Ильдирим растерянно стояли у стены. Краффт снова уселась за стол и наслаждалась своей властью.

— Делайте что-нибудь, — нетерпеливо сказала она, — ведите себя так, как обычно.

С несчастным видом Ильдирим нерешительно шагнула к медведю, потом, заметно стесняясь, села рядом с игрушкой и обняла ее обеими руками. Тойер храбро подошел к ней, тяжело опустился на колени, правую руку положил на голову медведя, а левой погладил согбенную спину Ильдирим; при этом один крючок ее лифчика расстегнулся, но другой продолжал держать свой груз.

С молчаливой ненавистью к самим себе они изобразили еще парочку нежных поз. Один раз сыщик лег на спину и шаловливо подбросил медведя к потолку, что вызвало у Краффт растроганный возглас «Ну-ну!». Наконец, перейдя от точного расчета к гениальному наитию, Тойер посадил игрушку на подоконник, чтобы она смотрела на улицу, велел Ильдирим лечь на пол, сам улегся рядом и произнес:

— Бабетта, детка, мы когда-нибудь умрем, но ты будешь свободной. Ты будешь смотреть не только на стены, но и на небо, ты будешь свободной всем сердцем. Бабетта, смотри на жизнь смело, без горечи, и отбрось все, что заставляет тебя страдать!

— Так… — Чиновница от педагогики подписала последнюю бумагу. — Мы наделяем вас временным правом опекунства. Поскольку у вас, господин Тойер, пока еще имеется собственная жилплощадь, оно формально распространяется сейчас только на фрау Ильдирим. — Она сочувственно посмотрела на Тойера. Тот, с медведем на коленях, приязненно кивнул. — Мы будем отслеживать дальнейшее развитие ситуации, но главное внимание следует уделить стабильности. Итак, — с сияющей улыбкой она протянула обе руки через стол, и притворная парочка радостно их пожала, — желаю счастья Бабетте и всего наилучшего вам троим.

На этом все закончилось.

Тойер едва не прихватил с собой медведя, от усталости он уже плохо соображал. На Марктплац, издав гортанный клич победы, Ильдирим заявила, что теперь они должны выпить у нее дома кофе, и раскошелилась на такси.

Вскоре они оказались вдвоем на маленькой кухне Ильдирим. Во второй раз. В прошлом году, во время их первого совместного следствия, они тут здорово поскандалили. Тойер с ностальгией припомнил, как злобно шипела тогда прокурор.

Теперь их отношения стали чуть более доверительными. Сейчас Ильдирим нравилась ему — устало прислонившаяся к холодильнику, скромно одетая. Впрочем, черный пуловер, подчеркивавший ее развитые формы, выглядел новым и дорогим. А в остальном — серая юбка, колготки. Щеголеватой была лишь ее обувь — блестящие сапожки с острыми как игла носками.

— Что вы на меня смотрите? — Она выудила из пачки сигарету. — Сейчас я сяду к столу, и вы тогда сможете сосредоточиться на разговоре.

— На каком разговоре? — Тойер засмеялся, скрывая смущение. — Вы ведь ничего не говорите.

— Верно. — Ильдирим выдвинула стул из-за стола и села. Ноздри Тойера уловили волну приятных запахов. В кабинете у Краффт он думал, что где-то горят ароматические палочки, а оказалось, все эти запахи принадлежат Ильдирим. Впервые она показалась ему маленькой.

Маленькая женщина-прокурор сильно затянулась сигаретой и внезапно закашлялась. Кашель никак не проходил.

— Проклятье, — с трудом прохрипела она. — Достаньте… мне спрей… из сумочки… я…

Он испугался, вспомнил, что она периодически принимает противоастматическое средство. От волнения она наверняка забыла про лекарство. Затопал в прихожую. Там, возле входной двери, она оставила свою сумочку. Он панически пошарил в ней, перебросил через плечо скомканные колготки, едва не схватил баллончик с перечным газом, который мог ее убить, и наконец нашел маленький ингалятор. Вернувшись на кухню, он попытался дрожащей рукой поднести его ко рту Ильдирим, но она хрипло рявкнула на него, чтобы он просто отдал ей лекарство. Потом, когда она впрыскивала спрей, комиссар обнял ее за содрогавшиеся плечи. Почувствовал, как успокаивалось ее дыхание. Кто-то посторонний, тот, кто, помимо Тойера, удивительным образом управлял его огромной рукой, заставил эту руку крепче обнять хрупкие плечи. Рука нащупала выступы позвонков, длинные волосы. А сам Тойер почувствовал на своем затылке чью-то нежную ладонь. Если мыслить логически, то она должна была принадлежать этому гибкому телу, которое сейчас прижалось к нему. Но до конца он не был уверен. Лишь когда рука, играя, запустила пальцы в его волосы и тихонько поскребла кожу на голове, он сообразил, что так могут делать лишь длинные ногти Ильдирим. Он закрыл глаза, спрятал лицо в черных локонах и невольно признался себе, что уже думал о том, какие они на ощупь, эти блестящие, пышные, экзотические черные кудри. Они оказались мягче, чем он ожидал, да и сама женщина была намного мягче, легче, миниатюрней и уступчивей, чем он мог бы предположить, чем он вообще мог выдержать. Всхлипнув, будто от сильной боли, он обнял ее, и она позволила это сделать, обняла его, поддернула повыше узкую юбку и села к нему на колени. Ей хотелось быть с этим мужчиной, но не всерьез, лишь теперь, мимолетно. Она устала от борьбы, устала. Они дышали в одном ритме, и пока этого было достаточно. Его колола ее серьга, ее — его щетина. Серьга елозила по щеке, щетина ползла ей навстречу. Лица сделались расплывчатыми, Тойер видел очень близко глаза Ильдирим и отражался в них как в зеркале — искаженным и чуточку глупым, но разве это имело значение? Зеркало пропало, тончайшие линии на веках разветвлялись на еще более тонкие, и он их видел.