Приказ обсуждению не подлежит - Михаил Нестеров
Шрифт:
Интервал:
Так сексуальные они или нет?
Нет, какое-то другое определение, старое, совсем забытое.
Ночь. Темные окна женского общежития. Эксперимент. «Девушки!!!» Окна все так же непроницаемы. «Бляди!!!» — две трети окон мгновенно вспыхивают.
«Сережа, а почему ты выбрал меня?»
Он присаживается за парту и начинает думать — с опозданием в четверть века. Ответить ей? Но что?
После из гида Юлька превратилась в подобие театроведа: «Вот здесь сидел ты. Здесь я» И не слышно привычного: «Помнишь, Сережа?» Ей словно надоело водить его по классам и коридорам, вестибюлям, придерживать за ним тяжеленные двери. И ждал последнего:
«Когда ты отстанешь от меня?!» Только он и не думал отставать, порой перехватывал инициативу: «Шить не будем, забабахаем скобу!» И ее гольфики натягивались сердито, по-взрослому. Тогда и он начал думать о Юле по-взрослому: где она сейчас и кто Но не мог представить ее сорокалетней, приятную и нет встречу с бывшей одноклассницей и скорую, как расправа, близость с ней.
«Что, так положено?» — спрашивает она, захмелев от коньяка и первого поцелуя. «Не положено, — отвечает Сергей. — Просто я скучаю, безумно скучаю по тем временам, в которых остались скрипучие крышки парт, тяжелые двери».
Юльку он так ни разу не поцеловал. Робость? Она тут ни при чем. Он боялся, и все. Боялся остановить ее в школьном коридоре или на улице простым предложением: «Юль, сегодня погуляем?» Ответ лежал во времени и еще в том, что Юлька была создана для него специально, она была скорее живым объектом, на который положено только глазеть и вздыхать. Он и вздыхал — днем, а вечером свистел под окнами женского общежития и в нетерпении стучал по наручным часам: «Давай быстрее, б…ь!» Ночью снова вздыхал. Да, любовь — сложная штука: то свистишь, то вздыхаешь.
А сейчас, окажись он снова в том времени и с этакой-то мудростью?. Какое к чертям собачьим стеснение! Вечерком заглянул бы к Юльке: «Здрасьте! Юля дома?.. Можно я ее подожду у вас?.. У вас что, кофе нет или вы просто обалдели от моего прихода?»
На себе почувствовал, что первая любовь не забывается, но сделал существенную поправку: «Она иногда дает знать о себе». И то только тогда, когда тебе одиноко, хреново, когда некому подать руки. Все наивно… Но так было, и от этого не уйти. Зато можно «вызвать» девочку из прошлого и попросить ее провести вдоль парт, вывести на улицу, показать кнопку своего звонка, впереди нее нырнуть в квартиру и приготовиться.
Эй, Юлька! Макни меня с головой в бочку с семидесятыми, закатай крышкой, наклей этикетку: «Тупость натуральная. Перед употреблением встряхнуть».
У Сергея с женой было что-то наподобие любовных игр, но свое, родное. Никогда не было свечек — зачем, когда маленькая изящная лампа под зеленоватым абажуром мягко оттеняла и копировала их движения на плотно задернутых шторах. К чему какие-то намеки в виде бутылки хорошего вина, пары фужеров, роз с призывно распускающимися бутонами. Желание либо было, либо нет, а зазывать его пусть даже так красиво, в полшепота, не было их стилем, образом жизни, понятием о сексе.
Ему хватало ее влажных волос, короткого халатика, который открывал ее красивые бедра, изящной походки ее босых ног по ковру, просто взгляда из-под ее длинных ресниц. А облачись она в кружева, резинки, утяжелись тушью и губной помадой, ничего другого, как забраться на нее верхом и сказать: «Закуси-ка покрепче удила!» — не придумаешь.
Такое было не для них. Для кого-то это нормально, кому-то идет кожаная сбруя, незаживающие рубцы от хлыста и синяки от шенкелей — люди-то все разные.
Другое дело почувствовать, что сегодня халатика маловато, и инстинктивно угадать, что под ним удушающе свежее белье, ощутить контраст между ним и атласной кожей. И они угадывали. Оба. До поры до времени.
Если и приелось, то ей. Ей захотелось чего-то новенького, острых ощущений. И в тот день она их получила много. Для Сергея не существовало объяснений, которые не то что понять, а выслушать не мог. И твердо усвоил одно: если один меняется, другому либо нужно подстраиваться, либо уходить. Что он и сделал. Не спросив, как и с чего это у нее началось. Позже понял, что не успевал за взявшим в карьер временем. Порой хотелось взять свою дочь за руку, отвести к скорняку, чтобы тот перекроил ее вызывающе огромные груди, бесстыже выпирающую задницу, какой-то порочный рот, постоянно находящийся в движении — жует РЕЗИНУ, заодно подсмотреть, носит ли она под уделанными на нет джинсовыми шортами трусики или хотя бы одну вертикальную полоску.
Вот и еще одно поколение. Лет через двадцать мальчик-ностальгист шарахнется от дочери Марка, когда ее ладошка коснется парты: «Помнишь, мы с тобой прямо здесь?..» Зато у Сергея наготове отговорка: «Пардон-с, я в воспитании участия не принимал». Он почти не помнил пеленки, детский плач, режущиеся зубы, первые шаги своего единственного ребенка, радостный смех — но в то время он был просто счастлив безо всяких дополнений. А сейчас от любви к дочери почти ничего не Осталось. Может, виной тому армянские рога, которые ему приделал генерал-лейтенант Иванян, переспав с его женой?..
Льняные волосы, легкомысленный розовый бант, белая блузка с отложным воротничком, плиссированное платье, на ногах…
Что же на ногах?.. Какие-то смешные башмачки.
С пряжкой? Да, с пряжкой и ремешком. Топ-топ — вышагивают они по выгоревшей лужайке школьного коридора, заворачивают в спортивную раздевалку и там затихают, уступая место пани-чешкам. Девочки на левую половину зала, мальчики на правую. Девочкам обручи и скакалки, мальчикам баскетбольный мяч.
Льняные волосы, сексуально-черная сбруя, платье… платья нет, серый плащ на голое тело, на ногах туфли на высоком каблуке. Топ-топ, галопируют они вниз по лестнице, серый сгорбленный плащ-попона вот-вот ожидает удара. А сзади издевательский, спортивно-армянский голос: «Эй, сохатый! Лыжню! Уступи лыжню!»
Уступил.
Лыжню.
Надо было и ей посчитать зубы, забодать!
Перед самым побегом из зоны на глаза Марку попалась оставленная кем-то газета. Взгляд уперся в ТРИНАДЦАТУЮ страницу «АиФ» за номером 45, пестревшую заголовками и подзаголовками: «Мода и секс», «Тайна из ширинки», «Диагноз: жена нового русского», «Секс и насилие». Профессор Александр Васильев подливает масла в огонь: «Как можно искать в женщине женственное, когда она приходит в брюках, в сорочке, в почти мужском нижнем белье? Ведь женщины всегда одеваются так, чтобы привлечь мужчин».
Сволочь!
Скомканная газета полетела в угол.
Топ-топ — волшебные башмачки с пряжкой.
Топ-топ — пронзают изнутри шпильки модных туфель.
«Рога и копыта».
Скомканная газета лежала так, что два заголовка 13-й страницы переплелись как при непристойном совокуплении, за одним проглядывал другой: «Секс… Диагноз: жена… Насилие… Тайна из ширинки».
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!