Кактус. Никогда не поздно зацвести - Сара Хейвуд

– А что, здесь мило, – сказала тетка Сильвия, стиснув мне локоть через толстую ткань халата.

– Очень мило, просто прелестно! – подхватили кузины справа.

– Твой дядя Фрэнк решил побаловать всех своих девочек по случаю моего дня рождения. Мне, представь себе, шестьдесят два! – Тетка вытаращила глаза, будто даже для нее это стало откровением. – Никто не верит, все считают, мне немного за пятьдесят. А всё потому, что я тщательно слежу за собой. Как говорится, молодой и прекрасной надо оставаться в любом возрасте!

– Мама, ты великолепно сохранилась, – поспешила вставить одна из кузин.

– Надеюсь, в шестьдесят мы будем похожи на тебя, – поддакнула другая, отвернувшись, чтобы полюбоваться собой в огромном зеркале.

Тетка Сильвия улыбнулась, довольная официальным признанием своей замечательной моложавости.

– Ты уже оправилась от того странного припадка на похоронах? – спросила она. – Надо думать, ты просто не выдержала, бедняжка. Мне тоже было тяжело, я сама чуть не рухнула, но ведь я всю жизнь была очень эмоциональной. «У тебя душа нараспашку, Сильвия», – всегда говорит мне твой дядя Фрэнк.

Я объяснила, что мне никогда не составляло труда держать эмоции в узде, просто я на тот момент претерпевала определенное физическое недомогание.

– Нет ничего позорного в том, чтобы недомогать на матушкиных похоронах. Все гости сделали на это скидку, как и на шокирующую выходку Эда в пабе. Мы же не обиделись на него, а, девочки?

Кузины в унисон отрицательно покачали головами.

– Нет, мамочка, совсем не обиделись. Он не понимал, что говорит, – сообщила Венди.

– Он заливал свое горе, – добавила Кристина.

Мне пришлось вытерпеть показавшиеся вечностью идиотские рассуждения этой троицы о похоронах и поминках, включая подробный анализ характеров, поведения и нарядов каждого из скорбящих, прежде чем наконец настала пауза, которой я поспешила воспользоваться, чтобы пояснить: единственной причиной моего появления в СПА стала необходимость обсудить обстоятельства подписания матерью завещания.

– А она разве написала завещание, деточка? – осведомилась тетка.

– Вы об этом знаете лучше всех, тетя. Вы же при этом присутствовали.

– Да? Ой, а я и не помню! Когда это было?

Я ответила, что за несколько недель до смерти матери. Тетка Сильвия изо всех сил притворилась задумчивой, чему немало мешал парализованный ботоксом лоб.

– Вторым свидетелем стал приятель Эдварда Роб, – напомнила я. – Судя по всему, он подписал завещание одновременно с вами.

– Ах, Роб! Теперь припоминаю. Прекрасный человек, такой, знаешь, нежный гигант. Я сразу заметила, что понравилась Робу: он дал мне свою визитку, а на обороте написал личный телефон. Наверное, я все же приглашу его взглянуть на нашу «Вендину». Садовник у нас хорошо косит и полет, но в нем нет художественной жилки. Я давно твержу твоему дяде Фрэнку, что хочу беседку и утопленный сад, а он всякий раз отвечает: «Все, что твоя душенька пожелает, милая», но я так занята, что просто руки не доходят! А ты мне сейчас напомнила. Обязательно позвоню Робу, когда вернусь домой.

Я видела, что потребуется невероятное усилие, чтобы увести мысли тетки Сильвии от этой темы.

– Так кто же попросил вас стать свидетелем?

Снова намек на задумчивую морщинку на лбу.

– Дай подумать. А, вспомнила! Накануне мне позвонил Эд. Я запомнила, потому что он впервые в жизни мне позвонил. Не горит желанием общаться с родней, а? Я уж приготовилась услышать плохую новость, ведь у твоей матери один за другим было два инсульта, но он спросил, не хочу ли я приехать поболтать по-родственному. Сказал, твоя мама как-то приуныла, нужно ее развеселить. Эд помнит, что я всегда умела поднять сестре настроение. Мне все так и говорят: Сильвия, говорят, с тобой всегда словно солнышко выглянет! Но ведь так и нужно жить, не правда ли? Что толку ходить мрачной, как туча? Помнишь двоюродную бабку Глэдис, еще лицо у нее всегда было кислое, как лимон? Ничто-то ей не нравилось, угодить было невозможно. Вот, помню, как-то раз…

– А еще что Эдвард говорил по телефону? Он упоминал о завещании?

Тетка Сильвия открыла рот ответить, но тут молодая женщина, больше всего похожая, я бы сказала, на гламурную медсестру психиатрической клиники (белоснежный крахмальный халат и медицинская деловитость контрастировали с густым, почти клоунским макияжем) вынырнула из густой тропической зелени и нагнулась к тетке Сильвии.

– Миссис Мейсон, простите, что беспокою, но вам пора на маникюр. Я вас провожу.

– О, да здесь нон-стоп! – хихикнула тетка.

Минуты шли. Я не желала, чтобы сумма, отданная за полдня в СПА, оказались выброшенной на ветер, поэтому положила Тристрама и Кутса в портфель и пошла за теткой в зал для маникюра. Она уже взгромоздилась на табурет перед маленьким столиком и растопырила пухлые пальцы.

– Ты тоже сюда, Сьюзен? Решила привести в порядок руки? Я к мастеру каждые две недели хожу, как по часам, – дядя Фрэнк любит, чтобы я всегда выглядела на миллион!

– Нет, спасибо, я способна сама подстричь себе ногти. А вот насчет звонка Эдварда и подписания завещания что вы хотели рассказать?

Я подтянула табурет и села рядом с теткой Сильвией.

– Нет-нет, я совершенно уверена, по телефону слово «завещание» не звучало. Но, помню, Эд очень настаивал, чтобы я приезжала побыстрее. Сказал, не хочет, чтобы вашу маму еще глубже затянула депрессия. Вот я и приехала прямо на другой день, потому что все равно собиралась в Бирмингеме кое-что прикупить. Я искала такой головной обруч с перьями, цветами или бусинками к наряду на свадьбу моей подруги Джеки. В Вустере магазины не очень – вот чего мне там не хватает, так это бирмингемских магазинов, да и маму твою все равно пора было навестить, мы же любили съезжаться.

– И что произошло, когда вы приехали к маме?

– Да ничего особенного. Она вовсе не показалась мне унылой – может, немного рассеянной, но после двух инсультов-то чего ты хочешь… Вполне естественная вещь. Мы пообедали, выпили чаю, и я отправилась в город. Знаешь, я объехала все до единого магазины, но как ты думаешь, нашла я головной обруч с перышками цвета шартрез?[4] Ни за какие деньги!

– Да, но как же получилось с завещанием?

– А, ну когда мы дообедали, пришел Роб. Удивительно высокий парень, правда? Я всегда питала слабость к высоким мужчинам. Эд сказал твоей матери, что явился Роб, а она и растерялась, словно в недоумение пришла. Тогда Эд подсказал: «Помнишь, нужно два человека?» А Патриция: «Ах, да, верно. Где оно?» Эд вышел из комнаты и спустя минуту вернулся с большим коричневым конвертом, а потом сказал, что у него срочные дела, а тут мы и сами справимся. Больше я его не видела до самых похорон. Твоя мама сказала, чтобы мы с Робом удостоверили ее подпись; она вынула из конверта документ и написала свое имя. Ниже я расписалась, и Роб тоже расписался, а потом мы пили чай, и я объяснила Робу про садовый павильон и утопленный садик, и тогда-то он и вручил мне свою визитную карточку. Такой обходительный!