На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов

* * *

Верхнекамчатский острог стоял на левом берегу Камчатки, близ устья речки Кали-Кык. От Большерецкого он отличался мало – такой же кривобокий четырехугольник бревенчатых стен, внутри которого располагались приказная изба, два амбара и аманатская «казенка». Поблизости красовалось чуть менее двух десятков жилых изб и множество балаганов. Бродить среди них Митька, конечно, не стал, а прямо с берега направился в острог – в приказную избу.

По дороге, кроме баб, никто ему не встретился, ворота были открыты, но на крыльце избы бездельничали четверо казаков – кто-то курил трубку, кто-то грыз орешки кедрового стланика. Надежда на то, что знакомых среди них не окажется, не сбылась. По крайней мере двое его сразу узнали и ласково заулыбались:

– И куды ж ты прешь, милай? Может, поздоровкаешься?

– Пошел на хрен, мудила! – спокойно, но твердо ответил гость.

– Шел бы ты сам легонько, – вступил второй знакомец. – Тихонько-легонько – да вон туда. Там твоя постелька уж простыла!

Служилые тихо радовались и вставать со своих мест не спешили – уж коли злобный вражина оказался здесь, то никуда он не денется. Вот если б он привел с собой два десятка большерецких казаков – другое дело. Только никого с ним нет, один он! Это может означать, что собственный начальник прислал его сюда как бы по делу, а по сути, на расправу – такая форма наказания подчиненных практиковалась нередко. Вот местные и предложили гостю самостоятельно забраться в «казенку» – тюрьму, низкий замшелый сруб которой красовался рядом с приказной избой. Митька мысленно содрогнулся, представив, что с ним там сделают, если он окажется в тюрьме раньше, чем объявит о своем новом статусе. На этот случай берестяной «пенал» с бумагами он распаковал заранее. Вытащив его из-за пазухи, извлек лист и, распрямив двумя руками, продемонстрировал присутствующим:

– Видали? По государеву делу иду!

Однако не все сразу поняли, что это означает.

– Вот и иди на хрен, сука! – сказал один из присутствующих, сплевывая скорлупу. – Ща мы тебе глаз на задницу натягивать будем!

– Ты мне препятствовать?! – возвысил голос Митька. – Все слышали? Вот ты, ты и ты – слышали? Трое свидетелей имею! Коли расспрос будет, они на тебя и покажут! Может, еще что хорошее про государыню скажешь, а?

Челюсти у служилых отвисли, они выпучили глаза – обвинение было вроде бы напрасным, но убойным.

– Кажись, ничо не сказывал… – пролепетал любитель орехов.

Митька не дал оппоненту собраться с мыслями:

– Уйди с дороги, падаль!!

– Дык…

– Уди, говорю!!!

Ему дали дорогу. Оставалось молить Бога, чтобы заказчик данного острога оказался на месте.

Бог помог или дьявол, но начальник был на месте. Он сидел за столом, подперев кулаком голову, и думал, вероятно о чем-то возвышенном. Компанию ему составляли пучок черемши, глиняная кружка и объемистая бутыль зеленоватого стекла.

Андрей Васильевич Шубин был одним из старожилов Камчатки, поскольку прибыл сюда через несколько лет после ее открытия. Вместе с Козыревским, Анциферовым, Малаховым и другими он принимал активное участие в казачьих бунтах. По делу об убийстве в 1711 году трех приказчиков он оказался под следствием и понес наказание – был бит кнутом нещадно. Покрытая шрамами спина дала ему важное преимущество в дальнейшей жизни – он считался чистым перед законом, в отличие от некоторых соратников, сумевших избежать наказания. Он даже получил чин десятника. В периоды междувластия камчатские приказчики и комиссары охотно ставили его заказчиком Верхнекамчатского острога – за соответствующую мзду, конечно. Когда в остроге вновь воцарялся какой-нибудь новоприбывший якутский ставленник, Шубин опускался на ступеньку ниже – заплатив «окуп», становился ясачным сборщиком. Незадолго до своей гибели Иван Малахов что-то не поделил с Андреем Шубиным, и былые дружеские отношения быстро переросли во вражду. Молодой Малахов ее продолжил и развил, «браконьерствуя» на территории, подсудной Верхнекамчатскому острогу.

– Мир вашему дому, господин заказчик! – вежливо сказал Митька.

Хозяин не шевельнулся, не посмотрел на гостя, но спустя малое время ласково попросил:

– Сгинь, паскуда.

– Никак не могу, Андрей Васильевич! – бодро отреагировал Митька. – По государеву делу я.

– Во бля… И этот туда же… – безнадежно вздохнул Шубин.

С видимым усилием он поднял голову и уставился на посетителя. Взор его постепенно становился все более ясным. Наконец увиденное было осмыслено.

– Митрий что ли? Ивана Малахова сын?!

– Он самый.

– Ты ж, сказывают, в бегах с самой зимы, – улыбнулся заказчик. – Попался, сука…

– Все – брехня и наветы! – заявил служилый.

– А людей моих хто поувечил? – меланхолично спросил начальник. – А вином хто камчадалов поил? А долги хто собирал до ясака? Дед Пихто, наверное…

– Не, Андрей Васильч, это Федька Топорков с Заречной заимки безобразил! – нагло ухмыльнулся Митька. – А я есть невинный.

– Угу… – вяло кивнул заказчик. – Агнец ты Божий… Ничо: еще обрадуешься, как вешать поведут…

По слухам, которыми, как известно, земля полнится, Андрей Шубин выпить любил, однако запоями не грешил и во хмелю не безобразничал – держал себя. Сейчас он выглядел таким усталым, таким безнадежно обиженным, что Митька решил сменить тон:

– Андрей Васильич, мои грехи посля сочтешь. Нынче-то я не в твоей власти. Бумаги тебе важные привез – кликай своего грамотея!

– Обойдусь, – вяло махнул рукой заказчик. – Давай сюда.

Читал он долго – по складам, по буковке. Сначала осилил Митькину «пропись», а потом принялся за офицерский приказ. Когда справился и с ним, по-бабьи подпер щеку и некоторое время смотрел в пространство. Потом с присвистом вздохнул, взял бутыль и набулькал полную кружку – даже на стол пролилось. Выпил до дна, словно это была вода, понюхал черемшу и опять взялся за бутылку.

«А ведь для него это выход, – с досадой подумал Митька. – Напьется пьяный, а завтра снова, а послезавтра опять. С пьяного-то какой спрос? Начальство потом накажет, но не сильно – пьянство не воровство, грех невеликий».

– Бери поджопник и садись, – сказал хозяин с усталой брезгливостью в голосе. – Чего стоишь столбом?

– Ну, сел…

– Пей! – Он подвинул полную кружку.

– Это мне, что ли?! – обрадовался Митька. – Твое здоровье, Андрей Васильч!

– Какое на хрен здоровье?! Быть бы живу, – пробурчал заказчик. – Сказывай, что знаешь! Иль нынче я те докладывать должен?

– Да чо ты, дядь Андрей?! – обиделся гость. – Чо на меня-то сразу?! Я ж не просился – понудил меня бусурман этот!

Митька звал Шубина «дядей» в те времена, когда они с его отцом были дружны. Употребив теперь это обращение, он как бы звал, как бы приглашал собеседника вернуться в «довоенную» эпоху.