На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов

– Волю вспомнил? – догадался Митька. – Как при Козыревском жили?

– А чо? Хорошо жили!

– Да ты просто при власти был, как и мой батя, – усмехнулся Митька. – Вы ж вместе тут всем заправляли. Поди, хреново – самим приказчиков выбирать!

– Круг выбирал, – уточнил Шубин.

– Ведомо нам про сей круг! – рассмеялся Митька. – И кто сей круг крутил, тоже ведомо! Тока завидно мне: ты-то воли отведал, а я? Иль казаки тада иные были? Нынче-то надежных людишек, поди, и не сыскать?

– На что те надежные надобны? – подозрительно спросил бывший заказчик.

– Да так… Мысли разные… – Митька мямлил расслабленно, а сам пристально смотрел на собеседника, оценивая его реакцию. – Через Анадырск от нас уж и не ездят… Все больше морем… А коли с Охотска корапь придет… Коли с берега подмоги ему не будет, так и назад уйдет, верно? Человек двадцать, считай, всю Камчатку держать могут… До воли, кажись, рукой достать…

– Э, ты чо городишь, Митяй?! – вытаращил глаза Шубин.

– А чо я? Я – так тока… – бормотал служилый. – Мнится мне, испидиция ента неспроста… Не ровен час, проведают немцы землицы за морем, нам и вовсе жизни не станет… Набежит сюда начальников… Тока и осталось для воли нашей, пока енти уедут, а те ишшо не приедут…

– Думаешь, Беринг со людишками уйдет вскорости? Вон, добра скока натащили! – легко подхватил чужую мысль Андрей Васильевич. И вдруг спохватился: – Ты чо замыслил, парень?! Ты чуешь, чем дело тако пахнет?!

– Чо, дядь Андрей, спина зачесалась? – улыбнулся Митька. – Эт я шуткую…

Возвратиться в Большерецкий острог Митька не решился: это впрямую противоречило приказу Шпанберга, да и неизвестно было, как его встретит там новое начальство. Жить в Верхнекамчатском остроге ему тоже было небезопасно – местные служилые вполне могли подловить давнего недруга в укромном месте и кое-что с ним «обсудить». Тем более, что к былым Митькиным грехам прибавился новый – работа «на немца». Выручил Андрей Шубин, формально остававшийся начальником острога. С первым снегом он отправил Митьку в командировку – собирать возчиков и подводы.

Осеннее-зимние путешествия по камчадальским острожкам, подсудным Верхнекамчатскому острогу, нагнали на Митьку тоску. В это время ительмены обычно устраивали праздники – ездили друг к другу в гости, развлекались песнями, плясками и обжорством. В этом году все было тихо и мрачно. Сколь ни мало задумывались эти люди о будущем, было совершенно ясно, что запасов сушеной рыбы не хватит и до середины зимы. Собак почти перестали кормить, многих забили ради шкур и мяса. Недели через две после установления санного пути Митька наблюдал возвращение мужчин, отвозивших в Верхнекамчатский острог ежегодную дань – аманатскую юколу. Она предназначалась для кормления заложников-аманатов, содержащихся в «казенке» острога, но использовалась, конечно, по усмотрению местного начальника. Почти все возницы вернулись пешком – собаки пали в дороге. Ситуацию усугубляли слухи о том, что с началом зимы русские заберут все у всех – им понадобятся упряжки вместе с каюрами. Таким образом, наличие собак как бы гарантировало мужчинам долгую разлуку с домом, чего они ужасно не любили…

Применять обычное насилие к камчадалам Митька не стал. Он объезжал поселки и объяснял людям, что отправить упряжку на работу – это шанс ее сохранить, если дадут корм. Кроме того, командир экспедиции обещал работу возниц зачесть в счет ясака. В это мало кто верил, и меньше всего – сам Митька, поскольку обещало одно «ведомство», а выполнять обещанное должно другое. Тем ни менее он вернулся в Верхнекамчатск с девятнадцатью упряжками.

Здесь его ждало новое поручение, от которого Митька решил не отказываться. Караванам, идущим от Большерецка, требовался вож – проводник, знающий местность, удобные пути прохода и проезда. Такая работа Митьку устраивала, тем более, что ему удалось договориться вести караваны не от самого Большерецка, а встречать их на полпути к волоку. В этом районе располагался камчадальский острожек, с хозяевами которого у Митьки были неплохие отношения – во всяком случае, резать во сне или жечь в юрте его было не за что.

В начале января из Большерецка двинулся караван из шестидесяти восьми упряжек. Нарты были предельно загружены, а собак не хватало – некоторые сани тянули только трое животных вместо четырех. Это был первый проход, и впереди каравана шли шесть передовщиков, которые снегоступами приминали снег. Скорость движения была соответствующей…

Митька провел их по верховьям Быстрой, через волок к реке Камчатке и дальше по льду или берегу до Верхнекамчатского острога. Собак в пути стало меньше – они работали с перегрузкой на скудном корме или вовсе без него. Кормить животных должны были хозяева из средств, полученных за транспортировку грузов. Но оплата была отложена на потом, да и не было в Большерецке продуктов на продажу. В счет оплаты камчадалам выдали некоторое количество китового жира – недалеко от острога в конце осени на берег выбросило кита, на которого экспедиция «наложила руку». Этого жира, в сочетании с ивовой корой, хватало на то, чтобы люди не умирали с голоду. О собаках речь не шла. Тем не менее ни одной серьезной аварии не случилось. Возможно, потому, что Митька, не желая рисковать в опасных местах, безжалостно закладывал многокилометровые обходы.

По прибытии каравана Верхнекамчатск сразу же захлебнулся избыточным населением. В этой ситуации Митька счел за благо поскорее двинуться обратно. Отдыхать он решил в острожке у ительменов – там нет бани, зато меньше народа, а женщины красивы и сговорчивы. Однако отдыха не получилось – навстречу по Быстрой уже поднимался следующий караван. На сей раз упряжек было меньше – двадцать два штуки. Торить след по целине было уже не нужно, но двигался этот караван не быстрее первого – многие каюры тянули сани вместе с собаками. В конце пути – на подходе к Верхнекамчатску – так делали уже почти все…

В этот раз задержаться в остроге Митька не смог бы, даже если бы захотел, поскольку получил приказ немедленно возвращаться и встречать новый караван. С ним идет сам Беринг!

За свою не очень короткую жизнь Митька не видел, чтобы по Камчатке путешествовали с такой роскошью. Капитана везли не на нарте, а в специально построенной кибитке, закрытой шкурами. В упряжке было целых шесть собак, которые, однако, не всегда справлялись, и приходилось впрягаться людям. На свежий воздух начальник вылезал крайне редко, так что Митька подозревал: тот внутри не только ест, но и справляет нужду. Вокруг этого транспортного средства постоянно суетилось не менее восьми-девяти человек. Погода стояла хорошая, однако на ночевках обслуга устраивала для начальника целый дом: выкапывала в снегу яму, устилала ее коврами, перекрывала шкурами – в общем, и смех и грех. В этой связи Митька поинтересовался, сколько же у капитана багажа? Денщик с гордостью ответил, что в караване половина упряжек загружена личным имуществом Беринга, но это потому, что основной его груз уже отправлен – тридцать нарт в предыдущих караванах.

Митька вспомнил, как надрывались изможденные камчадалы, как скулили, издыхая, загнанные собаки. Вспомнил и… И продолжил заниматься своим делом.