СССР при Брежневе. Правда великой эпохи - Димитрий Чураков

К слову, если продолжать исторические параллели (занятие совершенно ненаучное, но иногда любопытное), то и на этот раз власть, сперва воспользовавшись усилиями реформаторов, по достижении намеченных целей не постеснялась от них отделаться. В результате, так же, как и в XVII веке, начавший реформы царь так царем и остался, а его верные патриархи (на этот раз красные патриархи марксизма-ленинизма, как они сами любили называть себя – «старые большевики») со своими претензиями поучать власть были отправлены во все том же направлении, что и Никон, – прочь. Словом, народная мудрость «два раза на одни грабли» – не про советскую (шире – не про российскую) интеллигенцию. Она на одни грабли не то что два раза, и три раза, и четыре, и вообще сколько угодно раз наступать готова! Однако время правления Хрущёва имело одну важную отличительную от времен царствования Алексея Михайловича черту: если в XVII веке правительству удалось повести за собой большинство, то после хрущевской реформации большинство в советском обществе осталось за «староверами». Хотя их снова удалось вытеснить на периферию общественной жизни, пренебрегать столь массовой «всесословной» оппозицией было опасно.

Один мой хороший знакомый экономист, известный общественный деятель, критик сталинизма, глобализма и капитализма, несколько лет назад высказал мысль, что поддержка Сталина при жизни самого Сталина была неискренней и раздутой, поскольку после его смерти, когда началось разоблачение культа, никаких широких протестных выступлений не происходило. Такое утверждение является следствием нашего общего незнания многих значимых фактов отечественной истории, которые от нас активно скрывали не только в прошлом, но и пытались скрыть сегодня. В наши дни имеется огромное количество неоспоримых данных, которые опровергают утверждение моего коллеги. В действительности все обстояло наоборот. Даже массовые протесты, связанные с недовольством населения антисталинской политикой Хрущёва, которые приходилось подавлять силой оружия, происходили в те годы с удручающей регулярностью. Почти сразу же после антисталинского доклада Хрущёва доказывать правоту XX съезда партии в Тбилиси были направлены танки14. Несколько десятков человек не приняли столь «весомых аргументов» и поплатились за это жизнью15. Последнее городское восстание хрущевской эпохи 1963 года в Сумгаите также вспыхнуло именно на этой почве. А уж сколько было проявлений индивидуального протеста! До сих пор подсчитать их не представляется возможным, поскольку сведения о них разбросаны по множеству архивов, центральных и местных!

Понятно, что когда брежневское руководство начало разгребать оставленные Хрущёвым завалы, не обошлось без перегибов в плане непроизвольного отрицания всего того, что было совершено в предшествующий период – не только плохого, но, зачастую, и хорошего. В этой напряженной атмосфере происходит кратковременное ослабление контроля за ростом, как теперь говорят, «народного сталинизма» – массовых стихийных симпатий населения к Сталину (термин принадлежит видному современному историку, одному из крупнейших специалистов по истории протестного движения в СССР В.А. Козлову16). В наши дни эта временная потеря бдительности брежневским режимом всеми либеральными деятелями, даже авторами учебников истории, интерпретируется как некий консервативный поворот к «неосталинизму» – трактовка совершенно неверная. Происходившие после смещения Хрущёва перемены в оценках Сталина имели гораздо более сложный и противоречивый характер и уж отношения ни к «сталинизму», ни к «неосталинизму» абсолютно никакого не имели.

Сам Брежнев, по единодушному мнению многих авторов, являлся человеком более или менее нейтральным, по крайней мере быть неким центристом его обязывали занимаемые им высокие посты. Вместе с тем среди пришедших к власти октябристов (или октябрят – кому как больше нравится) действительно было определенное число людей, которые по современным меркам вполне могут быть обозначены ярлычком сталинистов. Рой Медведев называет среди них С.П. Трапезникова, А.А. Епишева, П.Н. Поспелова. По непонятным причинам историк не называет человека, которого многие другие авторы считают чуть ли не «главным сталинистом», а именно А.Н. Шелепина. Здесь же можно было бы упомянуть некоторых близких Шелепину членов «комсомольской группировки», ряд идеологических работников, отдельных руководителей ведомств, национальных республик (понятное дело, прежде всего Грузии), регионов России. Но все равно большим объемом этот список не отличался бы. На прагматических позициях в оценках Сталина стоял патриарх советской внешней политики А.А. Громыко, некоторые другие политики старой формации.

Имелись в партийном руководстве и активные антисталинисты. Р. Медведев на первое место среди них выдвигает главного редактора центрального партийного органа печати газеты «Правда» А.М. Румянцева. Этот крупный партийный функционер, голосом которого партийное руководство общалось с советским народом и всем остальным миром, оставался ярым приверженцем углубления курса XX и XXII съездов. В книге Р Медведева о Брежневе приводятся фамилии относительно молодых партийных функционеров, журналистов и научных работников, стоявших на тех же антисталинских позициях: А.Е. Бовин, Л.А. Карпинский, Г.Х. Шахназаров, Г.А. Арбатов, А.С. Черняев, Л.П. Делюсин, Ф.М. Бурлацкий, Ю.А. Красин, Ю.Ф. Карякин, ГГ. Водолазов, В.А. Ядов, В.П. Данилов, Я.С. Драбкин, М.Я. Гефтер, Е.Т. Плимак, Е.А. Амбарцумов, Ю.Д. Черниченко, И.В. Бестужев-Лада, Э.А. Араб-Оглы, О.Р. Лацис и др. Историк поясняет, что перечислил их не просто так, а как людей, «сохранивших свои прогрессивные убеждения», и без которых «не был бы возможен идеологический поворот 1985–1990 годов»17.

Подобного рода радикальных антисталинистов было, конечно, не слишком уж много. Но, как бы там ни было, превалирующие настроения партаппарата были никак не просталинистскими. Множество чиновников вообще проявляло мещанское равнодушие к принципиальным вопросам, а большинство из тех, кто еще помнил, что КПСС является политической партией, стояли на позициях пусть мягкого, умеренного, зачастую по своей сути трусливого, но все же антисталинизма. У этого явления были вполне очевидные, к тому же весьма разветвленные, корни в советской действительности. Выделим наиболее значимые причины, по которым рядовой «слуга народа» в принципе не мог жаждать возвращения к сталинским порядкам. Во-первых, в годы правления Сталина действовал жесткий, даже жестокий контроль сверху за деятельностью чиновников. Никто из них не мог чувствовать себя спокойно, необходимо было доказывать верность не только вождю (как позже при Хрущёве и Брежневе), но и порученному делу. Для достижения цели Сталин не жалел ни себя, ни своих подчиненных. Главными качествами, которые он требовал от своего окружения, являлись работоспособность, компетентность, самоотдача. Кому же из привыкших к более спокойной жизни при Хрущёве могло бы захотеться назад?

Во-вторых, практически каждый, кто возглавил страну и в 1964 году был, что называется, «засвечен». Они все как один рукоплескали закрытому докладу Хрущёва, дружно голосовали за осуждение «культа личности» и за вынос тела Сталина из Мавзолея, публично поддерживали другие антисталинские начинания. Со всей прямотой на одном из заседаний Политбюро об этом высказался Н.В. Подгорный: «Все присутствовавшие здесь, – заявил он, – или во всяком случае большая часть, – участники XX и XXII съездов партии. Большинство из нас выступали на этих съездах, говорили, критиковали ошибки Сталина». Подгорный знал, о чем говорил, ведь именно по его предложению XXII съезд КПСС принял резолюцию, признававшую «нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина». Для него и для многих других, таких же как он, отказаться от своих прежних публичных антисталинских высказываний означало бы потерять лицо18.