На качелях любви - Галия Мавлютова

– А если маньяк какой унюхает? – сказала я, всеми фибрами впитывая сладкие ароматы.

– А вы близко к маньякам не подходите, – отшутился директор.

Было заметно, что феромоновая фабрика цветет и процветает пышным букетом. Оборотистые женщины скупали готовую продукцию на корню, не давая феромонам просочиться в торговлю, рассчитывая на легкомысленный мужской гипоталамус. От сексуального запаха можно было легко задохнуться. И вскоре Катин крокодил страстно задышал мне в спину. Ведь вся эта соблазнительная дурь произрастает на почве всепоглощающего одиночества. Феромоны и крокодилы – из одной серии. Я написала комментарий и отдала Егоровне, но ей этого показалось мало. Она погнала меня за материалом в народ, на улицу, в массы. В редакцию пришло кляузное письмо от обиженного мужчины. Одна девушка давно мечтает выйти замуж. Она написала объявление, прикрепила его к капоту и ездит по городу, призывая мужчин обратить на нее внимание. А какой-то злопыхатель вместо того, чтобы жениться на несчастной девушке, взял да и обратился в редакцию. Марина Егоровна долго размышляла, что можно изготовить из всего этого безобразия. Под руку попалась я, больше некого было послать, и она отправила меня искать истину. Я послушно поехала на встречу с романтической невестой. И вновь я уткнулась носом в человеческое одиночество. Оно разбросано везде, валяется под ногами, и никто не хочет испачкаться, подставив плечо одинокому человеку. Все хотят быть благополучными. Если не быть, то хотя бы казаться.

Я решила протянуть руку несчастной девушке. Нужно ей помочь. Невозможно же ездить по городу с объявлением на капоте. Пока я добиралась до Охты, снова позвонил Никита. Мы договорились встретиться вечером. А девушка оказалась сумасшедшей. Я на всякий случай держалась как можно дальше, вдруг на нее накатит что-нибудь этакое, и она саданет меня сумкой по глазам. Но она не саданула и долго рассказывала мне о своем эксперименте. Из путаных объяснений стало ясно, что сумасшедших мужчин на свете не меньше, чем сумасшедших женщин. А может быть, гораздо больше. Я смотрела в пронзительно-голубые глаза – светлые, чистые – и ничего не понимала. Она же красивая, очень, но явно чокнутая. И зачем ей все это? Сплошная непонятка. Я не записывала объяснения и не включала диктофон. Весь материал, по обыкновению, умещался в моей голове. Девушка вполне могла выйти замуж за кого угодно, такая она была красивая, но не хотела быть, как все. Девушка мечтала о романтической любви – отсюда и «вредные привычки». Так как рядом с ней никакого подходящего романтика не нашлось, она решила найти желанный объект эмпирическим путем. Повезет – не повезет. Пока – не везло. Но она радостно искрилась глазами, лучилась улыбкой, светилась надеждой. Я искренне позавидовала ей.

А мое будущее рассеялось в тумане безнадежности. Зимин был далеко. Соколов заливал горе ядреным «Хеннеси». А Никита мучился от неопределенности. Он так мне и сказал, дескать, мучаюсь от неопределенности. Мы сидели в каком-то маленьком безлюдном кафе. Больше молчали, изредка перебрасываясь словами. Я впервые ощутила бездну отчужденности: сидят молодые, симпатичные, современные люди, взаимно дружелюбно настроенные, и им нечего сказать друг другу. Никита понимающе вздохнул: «Я ведь в редакцию приходил, чтобы кому-нибудь рассказать о своем одиночестве, но у меня смелости не хватило».

– А как ты прошел? Кто тебе пропуск выписал? – простодушно спросила я.

– У меня свободный проход во все учреждения страны, – покаянно заявил Никита.

И опять мы замолчали. Никита имеет право свободно посещать все ведомства и учреждения, но ему тошно жить от вседоступности. Другим плохо от несвободы. И безденежья. И никто не может познать крайнюю меру. Где находится предел возможностей? Зато мои силы находились за пределом, кажется, я уже нашла свою крайнюю меру.

– Никита, тебе плохо? – спросила я, болтая соломинкой в бокале.

Мне было лень заводить разговор по душам. Я спросила из чувства вежливости.

– Нет, мне очень хорошо, – сказал он, дергая носом.

Кажется, он принюхивался ко мне, наверное, учуял мои сексапильные феромоны. Я вся сжалась. В сжатом виде удушливые газы не смогут добраться до тонких ноздрей Никиты, так мне казалось. Я не хотела, чтобы он привязывался ко мне. Это был не мой мужчина. Зимин – мой. Соколов – бывший, но мой. А Никита – абсолютно чужой, он не принадлежит мне. И никогда принадлежать не будет. Так распорядилось мое сердце. А оно весьма привередливо. Мы еще долго молчали, мучились, не зная, что сказать, о чем говорить. Наконец, я с трудом избавилась от общества Никиты и сухо попрощалась, мне не хотелось наносить одинокому мужчине еще одну рану. Никита ведь уверен, что он неотразим как бог. У него на лице написана его собственная неотразимость большими буквами. И я считаю его неотразимым, но мне плохо с ним в одной компании. Плохо, и все тут.

Сны в эту ночь обошли мой дом стороной. Мне не приснилось ничего длинного, уходящего в небо. Вообще, ничего не приснилось. Никто не захотел прийти ко мне в грезах. Но утром я почувствовала небывалый прилив сил, наверное, на моем организме сказывалось волшебное воздействие знаменитого рецепта от греко-римского борца.

В редакции остро ощущалось свежее дыхание. С чего бы это? Наверное, вернулся Зимин, надышавшись ветром странствий. Сотрудники с озабоченным видом и пустыми глазами носились по залам. Народ изо всех сил пытался изобразить трудовую заинтересованность, будто в газете именно с этого дня неожиданно для всех развернулось соревновательное движение. Мне тоже придется доказывать свою лояльность корпорации хотя бы внешне, ведь я считаюсь теперь полноправным членом нашего коллектива. Я села за монитор и сыграла два аккорда. Быстро набросала статью о девушке, ищущей жениха по объявлению на капоте машины. Получилось вполне реально и интригующе. Девушки прочитают мою статью и понесутся в службу знакомств – искать женихов по объявлению. Марина Егоровна пробежала глазами текст и недобро позеленела, но подавила злобный порыв, слегка зарумянилась от внутреннего тормоза и скупо похвалила мои наброски. Доброе слово и кошке приятно, хоть и скупое. Я тоже мило заалелась и даже похлопала глазками от смущения. Сонька все слышала, но не отреагировала на мизансцену. Никаких оваций со стороны подруги не последовало. Звездный подиум вновь отодвинулся от меня на неопределенное время. Народ не спешил признавать за мной право на победу.

Зато вечером случилось обыкновенное чудо. Мне позвонил Зимин и пригласил на ужин. Я не смогла отказаться от высокого приглашения. Ха-ха, в действительности, когда он позвонил, я обезумела, услышав его голос. В один миг сошла с тормозов, стала похожей на ту, что пишет объявления, ведь все девушки одинаковы. С трудом одолела день, едва дожив до вечера, – время нудно тянулось-тянулось-тянулось, как резина. Но все кончается на этом свете, наконец настала минута, когда часовая стрелка остановилась на пяти. Сотрудники редакции обычно уходят в семь-восемь-девять-десять часов вечера. Я сбежала пораньше, тайком, по-шпионски, уходила по лестнице, минуя лифт, чтобы ненароком не столкнуться с коллегами. Они же в момент вычислят адюльтер. Писаки – народ чувствительный. Интригу нутром чуют. Дома долго выбирала наряд, потом надела то, что первым попалось под руку. Находилась в состоянии агонии, мой разум отключился на время, мною распоряжались эмоции. Я была счастлива.