Генералиссимус Суворов. "Мы русские - враг пред нами дрожит!" - Арсений Замостьянов

С пятитысячным корпусом 22 июня генерал Вейсман атаковал Нуман-пашу у Кучук-Кайнарджи. Сражение принесло новую победу, был занят неприятельский лагерь с трофеями, но отважный генерал получил смертельное ранение. В ближнем бою янычар достал русского генерала саблей и в упор выстрелил в него из пистолета. Умирая, он велел скрывать от войск своё ранение. Кавалерия преследовала турок. Победа! Но среди нескольких десятков погибших и раненых русских воинов числился и командующий… «Казаки сказывали ещё не верно о Вейсмановой смерти в Гуробалах», – писал Суворов Салтыкову 25 июня. Но трагическая весть оказалась правдивой. «Победив и уничтожив

Турцию, в сражении при Кючук-Кайнарджи за Отечество погиб, 22 июня 1773 г.» – такие слова выбиты на памятной медали в честь Вейсмана.

Памятны слова Суворова: «Вейсмана не стало – я остался один». А в письме И. П. Салтыкову Суворов рассуждает о трудностях военной службы на примере судьбы Вейсмана: «Бегать за раврами неровно, иногда и голову сломишь по Вейсманову, да ещё хорошо, коли с честью и пользою» (июль 1773 г.). И в Италии, через много лет, в 1799 году, в письме А. К. Разумовскому Суворов вспоминал Вейсмана, сравнивая его – единственного в Российской армии – с самим собой: «Вейсмана не стало, я из Польши один бью; всех везде бьют. Под Гирсовым я побил, сказал: «Последний мне удар!». То сбылось, я погибал». Трудно было забыть кампанию 1773 года – и гибель Вейсмана, и победы при Гирсове и Козлуджах, и обида после заключительной победы в той войне.

Мало что остаётся в исторической памяти народа. Вот и имя Вейсмана осталось где-то на третьем плане наших представлений об истории русской армии. Это было критическое, самое жаркое лето войны. Годы спустя Державин напишет в оде «Водопад»:

Державин ошибся: Вейсман похоронен на родине, в Лифляндии, на мысе Сербен.

Суворов праздновал туртукайскую победу и молитвенно оплакивал боевых товарищей. За смелую инициативу Румянцев хотел примерно наказать Суворова, но молва преувеличила многократно масштабы наказания – чуть ли не до смертной казни! Существует легенда: будто бы именно тогда императрица изрекла: «Победителей не судят». Замечательное крылатое выражение, но к реальной судьбе Суворова оно не имеет отношения.

Осенью Суворов получает новый приказ Румянцева. Туртукайский победитель возглавляет русское укрепление в Гирсове и, отражая турецкий удар, громит превосходящие силы противника. Об этой замечательной победе стоит рассказать подробнее.

Тактика стремительных поисков, когда в кратковременных боях уничтожались турецкие части, не позволяла противнику сосредоточить в подбрюшье позиций Российской армии многочисленное войско. Александр Васильевич был сознательным сторонником такой войны. Успехи Суворова в Туртукае позволили другим русским частям приступить к атакующим, истребительным операциям. Но кампания 1773 года не была для России безоблачной. Тот же генерал-аншеф Салтыков терпел чувствительные поражения. Переменился и Румянцев: после ярких побед 1770 он приболел. Куда-то испарилась решительность фельдмаршала: отныне он, главным образом, отличался стратегической мудростью, умением без боя принудить противника к ошибочному ходу.

Николай Васильевич Репнин. Ненавистный «Фагот», вечный объект суворовских сарказмов

На общем невесёлом фоне Екатерина по достоинству оценила подвиг Суворова: он был награждён «орденом Св. Георгия второго класса». Русские войска отступали на левый берег Дуная, приступая к оборонительным действиям.

Погибает в бою генерал Вейсман. Разбит и пленён полковник Репнин. Неудачи, отступления… Единственной цитаделью Румянцева на правом берегу оставался Гирсов (Гирсово) – важнейший пункт, вокруг которого во многом решалась судьба кампании. Румянцев вызывает Суворова к себе и в личной беседе поручает оборону Гирсова. Ордер о новом назначении генерал-майора Суворова был подписан 4 августа. «Делами вы себя довольно в том прославили, сколько побудительное усердие к пользе службы открывает вам путь к успехам», – писал Румянцев. На этот раз у Суворова развязаны руки: Румянцев выразил надежду на искусство своего генерала.

Суворов прибыл в Гирсов и без промедлений принялся укреплять местный замок. Ежеутренне он объезжал окрестности, изучал местность. В отдалении от замка, в устье реки Воруя, на возвышении, строились шанцы. Это укрепление называлось «Московский ретраншемент» и прикрывало переправу через Воруй, которую освоили наши войска. Другие подходы к Гирсовскому замку отныне прикрывали редуты. В команду Суворова поступили Первый Московский и Выборгский пехотный полки, а также отряд казаков-запорожцев. Некоторое время Суворов держал укрепление с таким малочисленным отрядом. Румянцев был скуп на подкрепления, стремился достигать успеха наименьшими силами. И всё-таки он усилил соединение бригадой Андрея Милорадовича, поступившего в командование Суворова. Впрочем, сам Милорадович в те дни был нездоров, и его замещал полковник Давид Мачабелов – храбрый грузинский князь. Два пехотных полка, три эскадрона гусар, артиллерия – неплохая подмога Гирсову. Эти войска Суворов разместил на правой стороне Воруя, создав своего рода маневренный резерв.

В начале сентября к Гирсову выступил десятитысячный турецкий отряд. Казачьи заставы отступали, огнём турок не встречали: Суворов заманивал противника ближе к укреплениям. Позже казакам было приказано оказывать туркам посильное сопротивление. Турки, уверенные в том, что основные силы русских сосредоточены в замке, подошли вплотную к редутам и к Московскому ретраншементу. Массированную атаку на ретраншемент отразила артиллерия полковника Бахметьева. Турки отступили. Тем временем Суворов сосредотачивал силы для наступления по левому берегу Воруя. В атаку с полковником Мачабеловым пошли Севский и 2-й Московский полк – из войск Милорадовича. После битвы Суворов выделял командира 2-го Московского полка Гагарина, который с берегов Дуная ударил во фланг турецких позиций. Турки были отброшены – и начали беспорядочное отступление. Суворов лично возглавил кавалерийский отряд преследования. Русская кавалерия добивала бегущего противника на протяжении тридцати километров. Осмотрительные действия Суворова в Гирсове, когда вся операция была проведена с образцовым хладнокровием, без преждевременной атаки и чрезмерного увлечения преследованием противника, опровергают представления о Суворове как о прямолинейном волевом генерале – «сорвиголове». Первым это понял Румянцев, внимательно следивший за положением дел в Гирсове.