Песнь Серебряной Плети - Бранвена Ллирска

Киэнн потерял равновесие во второй раз, к счастью, упав на колени, а не лицом вниз. Теперь вырваться из «сладкого плена» было уже куда труднее. Серебристый мед затягивал тело и разум. Каким-то немыслимым образом Киэнну все же удалось вновь принять вертикальное положение. Жадная хлябь плескалась уже едва ли не на уровне паха. Левая рука, на которую вся надежда, также начинала цепенеть. Хотя, кажется, до заветной дальней стены оставалось всего каких-то три-четыре шага…

Ноги Киэнна превратились в два деревянных костыля, переставлять которые ему удавалось лишь задействовав все мышцы тела до единой. «Если твое гребаное величество угораздит навернуться еще один раз — эта сучка тобой точно отобедает». Три шага, отделявших его от цели, показались тремя тысячами. Наконец вытянутые вперед пальцы нащупали слизкую ледяную грань. Киэнн несколько раз сипло втянул ускользавший воздух и вычертил необходимый символ.

Дверь распахнулась.

На ту сторону он вывалился в состоянии, близком к бесчувственному…

Очнулся Киэнн, услыхав, как над самым ухом щелкнула чья-то стальная пасть.

— Ты смотр-р-р-р-ри, что за добр-р-р-ро пр-р-р-р-ривалило! — прорычал рядом знакомый голос.

Киэнн открыл глаза. Чародейка-луна танцевала за дальними холмами, белым языком лизала верхушки сосен, резала ночь ломтями и сшивала вновь перламутровыми нитками. А еще ее ледяное пламя ослепительным ореолом обрамляло густую серую гриву склонившегося над беглецом вервольфа, в злых желтых глазах которого Киэнн читал свой смертный приговор. Однако не мог не признаться самому себе, что в этот момент рад видеть даже его.

— И тебе доброй ночи, Гварн, — насилу вынырнув из эйфории, проговорил он.

— Ты смотр-р-р-ри, — повторил вервольф, плотоядно ухмыляясь, — мясо р-р-р-р-разговар-р-ривает!

— Надо испр-р-р-равить, — отозвался из-за спины вожака еще один голос.

У Киэнна пересохло во рту. Эти сукины дети любят лакомиться еще живой жертвой, а уж для него наверняка выберут пытку пострашнее. Мозг лихорадочно заработал. Нужно попробовать хоть как-нибудь выкрутиться. Хоть что-нибудь выторговать.

— Гварн Льдопламенный Тенегонитель, — предусмотрительно помянув так называемое высокое прозвание, произносимое немногословными вервольфами лишь в особых случаях, начал он, — я, конечно, все понимаю, и, в общем-то даже не против, если вы, ребята, пустите мне кровь, но… Ты же знаешь, чья я добыча.

Киэнн постарался как можно многозначительней выделить это «чья». И, похоже, волк сообразил.

— От кор-р-р-р-ролевы ушло — к нам пр-р-р-р-ришло! — с едва уловимой ноткой неуверенности огрызнулся он.

— А если она узнает? — поднял бровь Киэнн. — Как думаешь, быстро ли выветрится запах гари, когда всю твою стаю сожгут заживо? Стоит ли мараться ради сомнительного удовольствия побаловать себя моим тухлым мяском?

К чести Гварна, надо сказать, что он обладал изрядной долей хладнокровия и здравого смысла. Что для вервольфов было, в общем-то, редкостью. Быть может, это и сделало его вожаком стаи, а заодно и наградило прозвищем Льдопламенного. Конечно, шанс растерзать в клочья Дэ Данаана выпадает раз в тысячелетие, но даже ради такой уникальной возможности ворг, скорей всего, не станет лезть на рожон и переходить дорогу самой королеве. Киэнн был почти что готов торжествовать победу. Еще немного — и эти пожиратели отбросов подожмут свои сучьи хвосты и зададут деру.

И тут все снова пошло не так, потому что в опасную игру включился третий волк, голос которого Киэнн также превосходно знал:

— Мне похр-р-рен, Гвар-р-р-рн. Пусть эта гладкошкур-р-рая мр-р-р-разь меня выпотр-р-р-р-рошит — я все р-р-р-р-равно поотр-р-р-р-рываю пр-р-р-ричандалы ее тр-р-р-рофею!

Еще несколько менее храбрых вервольфов негромко, но одобрительно заворчали. Этот поотрывает, можно не сомневаться.

— Смотрю, многое поменялось за время моего отсутствия, — прищурился Киэнн, старательно скрывая дрожь. — Стало принято перечить вожаку стаи.

Гварн уязвленно сверкнул глазами и шерсть на его загривке поднялась. Задние ряды притихли. Однако перенаправить удар Киэнну все же явно не удалось. А жаль. Было бы весело, если бы этот драный альфа-самец принялся вправлять мозги своим шавкам, оставив меня в покое. Но, кажется, не светит. Ты им… крепко насолил, Дэ Данаан. Не рассчитывал встретиться при других условиях, да?

— Не выкр-р-р-ручивайся, Киэнн, — вожак по-прежнему угрюмо скалился, не отрывая голодного взгляда.

— Да как же не выкручиваться, я жить хочу! Может, все-таки, ограничитесь аккуратным мордобитием? — в надежде понизить ставки, проникновенно предложил Киэнн. — Я же, со своей стороны, пообещаю не вонять и не жаловаться, если чего.

Киэнн задержал дыхание. Поверь мне, Гварн, пожалуйста, поверь! Я вру и заложу вас всех при малейшей необходимости, но что тебе стоит? Ты же — примитивная тварь.

Сработало.

— Договор-р-р-р-рились, — совсем немного поразмыслив, промурлыкал вервольф и кивнул своему особо ретивому сотоварищу: — Снар-р-р-рг, можешь пр-р-р-р-риступать.

Можно выдохнуть. И будь благословенна эта хренова анестезия из Кэр Анноэт! Если будут бить по яйцам, я, возможно, даже ничего не почувствую.

Снарг сгреб свою жертву в охапку и впечатал затылком в ствол ближайшего дерева:

— Помнишь мою Вальдр-р-р-р-р-рис, мр-р-р-разь?

Самый глупый вопрос, который можно задать Дэ Данаану.

— Помню, Снарг. Я все помню. И это не всегда так здорово, как может показаться.

Помню — не значит непременно сожалею, добавил он про себя. Славные были деньки. И сучка твоя, в общем-то, ничего. Хотя тогда мне не понравилось.

Однако еще через секунду уже сожалел. Сожалел горько и искренне, потому что будь у него хоть немного больше ума и совести тогда — возможно, было бы хоть немного поменьше синяков сейчас. Приложил ему ворг щедро и от души, так, что аж слезы из глаз.

— Не переусердствуй, Снарг. — Киэнн сплюнул длинную кровавую нить. — Оставь хоть что-то для своей королевы.

Вервольф молча двинул еще раз, теперь уже и впрямь метя куда-то в область паха. И Киэнн с мрачным удовлетворением отметил про себя, что, хотя чувствительность и начинает понемногу возвращаться, не искупайся он чуть ранее в «чудотворной ванне» из желудочных соков каменного чудовища — все было бы куда хуже. Не получив должного уровня реакции, ворг, похоже, впал в слепую, неконтролируемую ярость. Перед носом Киэнна сверкнули когти…

И тут ночь прорезал обжигающий, нестерпимо-пронзительный вопль. Полоснул раскаленным клинком, полыхнул белой вспышкой в мгновенно слепнущих глазах, прокатился все сминающей на своем пути лавиной. Мир провалился во тьму с тем самым демоническим визгом, с каким мифические бесы, должно быть, затягивают грешников в ад, и Киэнн почувствовал, что падает. Но все же не низвергается в геенну огненную, а всего лишь медленно соскальзывает вниз по стволу того дерева, к которому только что был припечатан. Сползает, оставляя на шершавой коре клочья сорванной со спины кожи. Потому что державшие его до этого мохнатые волчьи лапы исчезли в мгновение ока. Лишенный слуха и зрения, Киэнн не знал, что происходит вокруг, но был готов поручиться, что вся стая вервольфов благоразумно улепетывала прочь без оглядки, ломая кусты и собственные шеи. Страшный сон закончился. Чтобы стать кошмаром.