Чемодан - Юлия Резник

— Это потому, что они чувствуют в нем родственную душу, — рассмеялась Люся.

— Думаешь? А вдруг всему виной обостренный отцовский инстинкт? Ваня, ты, часом, своими детьми обзаводиться не планируешь?

— Все вопросы к Люсеньке. А я, как говорится, всегда готов.

Люся закашлялась. Ирка с Серегой рассмеялись.

— А чего, Люсь… Подарите внучка тете Томе к юбилею. Вань, ты как… С тещей общий язык нашел?

— К сожалению, у меня еще не было такой возможности. Мы не знакомы.

Ирка перевела растерянный взгляд на Люсю:

— Непорядок, Люсьен. Как же так? Или ты хочешь сюрприз устроить? Зятем порадовать? Нет, ну, а что… Экстравагантно!

Обычно разговорчивая Люся промолчала, опустив взгляд в тарелку, и сидела так, пока разговор не перешел на другую тему.

Она выбила почву у него из-под ног. Она его сокрушила… Иван понял все. Сердцем почувствовал. Не зря оно у него тревожно сжималось, издавая аварийные сигналы. Не зря прошлый опыт вопил, предупреждая об опасности. Огромный болезненный комок подпер горло. Он даже говорил с трудом.

И мечтал лишь об одном — остаться, наконец, наедине. Впрочем, когда это случилось, легче не стало.

Улыбаясь и что-то рассказывая, Люся захлопнула за ними дверь, и стащила сапоги с ног.

— Ну, чего стоишь? Раздевайся… Я весь день мечтала, как доберусь до тебя…

Она обняла парня за шею, потираясь холодным с улицы носом у основания его шеи.

— Как же ты пахнешь вкусно, Вань… Ва-а-ань? Что-то не так?

Люся откинулась в его руках и непонимающе уставилась на парня. Иван догадывался, почему.

Обычно, стоило ей только его коснуться, как он буквально выпрыгивал из штанов. Но сегодня все было иначе. Иван покачал головой.

— Когда у твоей матери юбилей?

— В среду… — растерялась Люся, — А при чем здесь он? — уточнила поспешно.

— Просто интересно, собираешься ли ты меня приглашать…

Люся отошла в сторону, отвела взгляд, под предлогом необходимости снять кофту.

— Приглашать? Я как-то не задумывалась об этом…

— Не задумывалась… — тихонько повторил парень.

— Вань, да что с тобой сегодня, никак не пойму?!

— Скажи… А ты вообще планируешь меня знакомить со своей семьей? Или… я гожусь только на роль тайного любовника?

Люся сглотнула. Она очень хотела что-то ответить, но слова, казалось, застряли в горле. Наконец, облизав губы, прошептала:

— Конечно. Со временем я вас представлю. Если у нас что-то сложится… Конечно!

— Что-то сложится? — как попугай повторил Иван. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Люся. Что еще у нас, по-твоему, должно «сложиться»?

— Я не знаю! Не знаю… Все слишком быстро! Так быстро, что я не успеваю за происходящим! К тому же ты младше…

— Ты каждый раз мне об этом напоминаешь. Но я не уверен, что дело именно в этом.

— А в чем же тогда?!

— Скажи… Признайся… Себе, в первую очередь… Если бы я был белым… Белым парнем, на восемь лет младше… Тебе бы было проще принять решение?

Иван шокировал её своим вопросом. Шокировал и… абсолютно дезориентировал. Она не была расисткой! Никогда не была. Он ведь на это намекал? Не так ли?! Но… для неё цвет его кожи не имел никакого значения! Как он вообще мог такое подумать? Или… или в его словах была доля истины?

— Ладно… Ладно. Я понял всё. Ты, давай, Люсь… Чай, что ли, выпей. Согрейся. А я… я пойду, пожалуй.

На секунду Ивану показалось, что Люся бросится вслед за ним. Но этого не произошло. С тихим щелчком за спиной захлопнулась дверь, отсекая все то, что их еще связывало. В носу защипало, хотя плакать Иван давно разучился. А может, совсем не умел. Ну и ладно. Мужчины не плачут. Так дед учил.

Это было ужасно. То, что сказал Иван. Отрицание и полное неприятие его слов — вот, что испытывала Люся поначалу. Она не была расисткой! Да более толерантного человека, чем Люся Борщева, вообще во всем света не сыскать! Разве это не она боролась за права Чёрного, заимев себе на ровном месте геморрой?! Как ему вообще пришло в голову её в этом обвинить? Называется — сделай людям доброе дело… Вот какое направление приняли Люсины мысли в самые первые дни, после Ванечкиного ухода.

Однако к юбилею матери весь Люсин запал прошёл. И пришло горькое осознание того, что в чем-то Иван все же был прав. Например, почему она едва не причислила себя к лику святых только за то, что отстояла интересы парня перед начальством? Если бы это был любой другой человек, ей бы и в голову не пришло, что она совершила какой-то подвиг. Черт! Да она всю жизнь кого-то да защищала.

И никогда по этому поводу не задирала нос. Принимала такое положение вещей как данность. Как некую черту характера, что ли…

А еще, если уж говорить о правде, экзотическая внешность парня ее на самом деле несколько смущала. Не в том плане, что она имела некое предубеждение против представителей других рас…

Нет! Люся не считала себя чем-то лучше, она вообще не верила в превосходство одних над другими!

Это было глупо… пока не касалось лично тебя.

Признав очевидное, Люсе стало страшно… Страшно и стыдно. Как никогда до этого не было!

Выходит, она была лицемеркой. Обычной малодушной лицемеркой, и прав был Иван, что сбежал от такой!

Господи… Как она по нему тосковала! Места себе не находила! То и дело порывалась ему позвонить, но не решалась. Думала, что помириться с Иваном будет проще, когда страсти поутихнут. Ваня отходчивый…

Немного приободрилась Люся только на юбилее матери. Но, видимо, ее настроение не дошло до нужных кондиций, потому, что едва ли не после первого тоста за здоровье юбилярши, та поинтересовалась:

— Что-то ты, Люсенька, приуныла. У тебя ничего не случилось?

— Нет… Ничего такого. Устала просто. Работы выше головы — конец года, все же.

— Больше всех в колхозе работала лошадь, но председателем она так и не стала! — вставила пять копеек бабушка.

Люся криво улыбнулась любимой шутке бабули. Положила себе салатика, ради приличия предложила тот тетке. Что было откровенной ошибкой, поскольку, завладев вниманием Люси, та тоже решила высказаться:

— А за работой, Люсенька, на личную жизнь хоть время находится?

— Ага… При желании можно найти… — промямлила Люся.

— При желании… — передразнила тетка. — Тебе уже давно пора было подумать о замужестве!

Да ладно? Она и не догадывалась. Люся с досадой воткнула вилку в маринованный огурчик.

— Мам… Ну, чего ты к Люське пристала? — одернул свою мать Люсин двоюродный брат.