Стивен Хокинг. О дружбе и физике - Леонард Млодинов

– Это так. Звучит не очень броско. Но сказать «Философия мертва» – чрезмерно упрощенный подход.

Стивен вновь обернулся к экрану, но не стал ничего больше печатать, лишь озвучил то, что уже было напечатано: «В вашем предложении нет изюминки».

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – ответил я. – Но, если мы скажем, что философия мертва, мы восстановим против себя уйму людей.

Стивен снова посмотрел на экран и нажал на кнопку. Он мог контролировать громкость своего синтезатора, и на этот раз голос из компьютера повторил фразу «В вашем предложении нет изюминки» очень громко.

Я взглянул на Стивена. Он скривил рот в неестественной ухмылке – уголки губ были обращены не вверх, а вниз. Очевидно, он был раздосадован, что я не понимал его. Я не мог не признать, что мой вариант действительно звучал слабовато. А Стивен всегда любил крепкие словечки и оригинальные выражения.

Среди всех сослуживцев, с кем приходилось работать Стивену, он не переваривал два типа людей: тех, которые были недостаточно сообразительны, и тех, кто с ним не соглашался. Может, я был излишне педантичен? Может, я недооценил его любовь к театральным эффектам? Дон Пейдж – один из студентов, работавший со Стивеном издавна, с тех пор когда Стивен еще мог управлять своим креслом, – рассказал мне, что однажды во время спора, в котором Дон никак не соглашался признать свое поражение, Стивен в сердцах атаковал его на коляске и сбил бы с ног, если бы Дон не отпрыгнул в сторону. Я знавал Стивена в те дни, когда он уже не мог проделывать со своим креслом такие фокусы. Он не мог сбить меня с ног. Но наше разногласие не стоило того, чтобы у него хотя бы на миг возникло такое желание.

– О’кей, – сказал я. – Но мы произведем фурор.

При этих словах он перестал хмуриться, и на лице его появилась широкая улыбка. Стивен любил производить фурор.

⁂

Через несколько лет, когда наша книга увидела свет, мы поняли, что чутье не подвело Стивена. Фраза насчет философии не прошла незамеченной – ее с восторгом приняли многие читатели. Но и я тоже оказался прав – она разозлила многих других. Прежде всего философов.

Не так уж много ученых-физиков всерьез задумываются над смыслом того, что же они, в сущности, делают. Но ученые постарше, бывает, предаются размышлениям на эту тему. Весь опыт и накопленные ими знания подводят их к тому, что они начинают развивать свою собственную философию, стремясь выразить свое отношение к смыслу работы, которую совершают. Именно это и случилось со Стивеном. Его физика не была основана на философских идеях о конъюнктурном реализме. Напротив, его философские идеи – о том, что реализм зависит от описываемой модели – явились естественным продолжением его занятий физикой.

Научная карьера Стивена началась в 1966 году. Ему исполнилось двадцать четыре года, и он защитил докторскую диссертацию. Стивен показал в своей работе, что из общей теории относительности Эйнштейна с необходимостью следует возникновение Вселенной в результате Большого взрыва. Одно это уже сделало Стивена знаменитым среди космологов. Позднее, когда он осуществил свой следующий проект – объединил общую теорию относительности с квантовой теорией, – он стал первым среди равных в мире космологии. Конфликт, существующий между двумя теориями, отражает совершенно разные подходы к осмыслению Вселенной. Эти теории по-разному трактуют природу пространства и времени, понятия силы и движения; отличаются даже мнениями о том, как настоящее влияет на будущее. В том, как Стивен попытался объединить эти две теории и сгладить противоречия между ними, видны истоки его философских идей о конъюнктурном реализме. Ловко лавируя между этими двумя теориями, он первым смог приспособить их для объяснения физической сути явлений, происходящих в черных дырах, тем самым проложив путь для будущих исследователей. Кульминацией его теории черных дыр стало открытие излучения, которое теперь называется его именем – излучение Хокинга.

До того как начались мои регулярные визиты в Кембридж, мы встречались со Стивеном в Калифорнийском технологическом институте – в 2005 и 2006 годах он приезжал в Калтех, и мы работали над планом своей будущей книги. Для меня такая работа по планированию была в новинку. До этого я писал книги один, и мой редактор в издательстве Pantheon, Эдвард Кастенмейер, предоставлял мне относительную свободу действий. Конечно, у меня могли возникнуть проблемы, если бы я сказал ему, что буду писать о квантовых вычислениях, а сам написал бы трактат о женском футболе; но, если не идти на такие крайности, с ним легко было договориться. Я наскоро набрасывал план, а затем позволял сюжету развиваться, как ему заблагорассудится. Стивен написал свою эпохальную книгу «Краткая история времени», имея на руках еще менее разработанный план. Что же касается книги «Высший замысел», мы продумывали ее так тщательно, как будто это была научная статья по физике.

Стивен, очевидно, хотел обговорить все детали будущего текста еще до того, как мы начнем его писать. Но наши намерения все время менялись. Даже если мы принимали какое-то решение, то в один прекрасный день оно менялось и забывалось, как будто его и не было. Я уже начинал думать, что мы до бесконечности будем обсуждать содержание книги и никогда ничего не напишем. Однажды длинным утомительным днем, когда мы без конца переливали из пустого в порожнее, совершенно неожиданно Стивен сказал: «Пора заканчивать разговоры». Сначала я не понял, что он имеет в виду. Что, пришло время обеда? Но он говорил не о красном вине и не о тушеном мясе в горшочке. Он имел в виду, что настало время писать. Конечно, оставались детали, требующие уточнения, и темы, которые следовало обсудить, но, судя по всему, ему надоела говорильня. Так начались мои поездки в Кембридж, наша работа над книгой, в процессе которой мы обменивались набросками и встречались, чтобы тщательно обдумать каждую идею и каждое слово.

Работая со Стивеном, нельзя было проявлять излишнюю скромность, защищая свою точку зрения. При этом вы могли участвовать с ним в азартной полемике, а полчаса спустя с ним же шутить в пабе за кружкой пива. За несколько лет до смерти Стивена один из его друзей и ведущих космологов, Нил Турок, написал серию статей, в которых раскритиковал одну из работ Стивена. Хотя эта работа была предметом особой гордости Стивена, критика не повлияла на их дружеские отношения. В этом заключается культура общения в мире теоретической физики. Если даже кто-то обнаруживает изъян в ходе вашей мысли и говорит: «Мне кажется, вы используете неправильный подход, который может повлиять на обоснованность вашей во всех отношениях блистательной аргументации», – это может прозвучать так, как если бы вам попросту сказали: «Вы идиот». Но в глубине души вы все равно понимаете, что вам оказывают услугу – если идея плоха, лучше сразу дать это понять, до того как вы или кто-то другой потратите время на ее разработку и зайдете в тупик. Как теоретик, вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что большинство ваших идей ошибочные – в конце концов, если бы все наши идеи были правильными, все нерешенные задачи в физике уже давно были бы решены. Поэтому лучше не ходить вокруг да около и сразу объявить, что идея не верна. Обижаться на это автору идеи нет смысла.