Шехерезада - Энтони О'Нил

— Какая тебе разница? — переспросил Касым, шагнув вперед и выпрямившись в свой полный незначительный рост. Хорошо помня инсинуации Таука насчет его храбрости и находясь в обнадеживающей близости к великану, решил, что пора проявить хваленую агрессию или хоть продемонстрировать нечто подобное.

— Я спрашиваю, из какой дыры вы явились? — повторил стражник.

— А ты сам из какой дыры? — Касым сжал кулаки.

— Сдай назад. Сейчас же сдай назад.

— Никогда никуда не сдаю.

— Ну-ка, сдай, или я…

Таук, многозначительно кашлянув, явил из тени свою впечатляющую бычью фигуру, продемонстрировав деликатнейшую угрозу, искусно напомнив о первичной непосредственной силе, так точно рассчитав намек, что его почти можно было принять за простое инстинктивное движение.

Оба стражника замерли одновременно перед размерами и благородным жестом Таука, предоставлявшим им хотя бы возможность ретироваться, не ударив лицом в грязь.

— Мы из мечети Русафа, — дипломатично пояснил Юсуф. — Да сохранит Аллах мечеть Русафа. Там мы остановились. А сейчас идем к таверне Святого Георгия в Шаммазии. Вот и все. Никаких кордонов не видели. Если прорвались, то случайно.

Стражники выпучили на него глаза.

— Чистая правда, — заверил он, пожимая плечами, — истинная.

Стражи слегка опустили оружие: видимо, они не были настроены на физическое столкновение.

Касым сразу истолковал этот жест как сигнал отступления.

— Ну и ладно, — сплюнул он. — Найдем другую стену, чтоб помочиться. Сюда, ребята! — добавил он, разворачиваясь. — Некогда мне тут с шуртой точить лясы. У меня с евреем назначена встреча. — И снова пошел вниз по переулку. Стражники инстинктивно шагнули, желая остановить его, но сразу же сами остановились, так как направлявшаяся в баню процессия, евнухи и прочие, благополучно проследовала.

Остальные члены команды один за другим покорно зашагали за капитаном. Стражники только беспомощно смотрели им вслед.

— Мошенник, — пробормотал один, сунув боевой меч за шипованный форменный пояс.

— Пробьет их час, — буркнул другой. Стандартное решение представителя службы безопасности, потерпевшего неудачу.

Священник поторопился принести доску для игры в нарды.

Команда добралась до таверны в темном переулке Дар-аль-Рум у впечатляюще расписанной якобитской[38] церкви с дверями из черного дерева с позолотой, рядом с которыми стояла дакка — деревянная скамья под балдахином для ожидающих и служителей. Воздух вибрировал в приближении бури.

— Вы, червяки, тут сидите, — приказал Касым. — Не навлекайте неприятностей на свою голову.

— Похоже, дождик будет, — проворчал Таук.

— Ну и хорошо. Помыться вам не мешает.

— Я на улице под дождем не останусь.

— Знаешь, как говорят в тавернах: шестеро — это уже бандитская шайка.

— Нас всего пятеро.

— Может, шестой уже там, кто знает?

— Тогда и так уж бандитская шайка.

Касым вздохнул:

— Долго я там пробуду? Поболтаю с евреем, может быть, выпью стакан вина и вернусь, глазом моргнуть не успеете.

— Налакаешься, вот что.

— Я никогда вообще не пьянею, — заявил Касым, с опозданием сообразив, что Таук с ним спорит. — Это ты напиваешься вдрызг, хоть размером с кита. Опрокинешь стакан и блюешь. Что тогда еврей подумает? Евреи страшилищ боятся.

Уродливая внешность всегда мешала Тауку чувствовать себя на равных с другими людьми. И Касым этим воспользовался.

— Ладно. Радуйтесь, если я вообще выйду после таких оскорблений.

Он вдохновенно свистнул, распахнул дверь и исчез.

Таверна была двухэтажной, с вентиляционными отверстиями в сводах, пышно украшенная цветами, сверкающими изразцами. В центральном пивном зале мальчик-раб, держа в руках расписной кувшин и яркую вышитую салфетку, обслуживал шестерых мужчин, раскинувшихся на подушках и плетеных матрасах. В подвешенной на кожаных ремнях кабинке другой юноша деловито выжимал под прессом виноградные гроздья. Атмосфера приятная, но порочная — выпивка официально наказывается восьмьюдесятью ударами плетью, хотя шурта в принципе закрывает глаза, болтливые веселые посетители одновременно утоляют многие аппетиты. Когда Касым вошел, вино булькало, сыра и лепешек было в достатке, беззастенчиво велись азартные игры — один мужчина стоял на голове на пари, — кипело веселье: дхаррат пускал газы, сбивая с цветов лепестки, впрочем, большого внимания не привлекал, ибо это искусство давно устарело.

— Глазам своим не верю! — прокричал чей-то голос. Это был Адин, хозяин таверны, одетый в традиционную пятнистую джуббу виноторговца. — Аль-Басри! — просиял он. — Морская крыса! Слава Аллаху, вновь приведшему тебя в мой дом! — Он проскользнул по залу, сердечно приветствуя Касыма.

— Мир тебе, и все прочее, — сказал искренне польщенный Касым, честно забывший имя этого мужчины. — Давно мы не видались?

— С момента крещения моего сына.

— Сколько ему сейчас?

— Уже причащает.

— Причащает?

— Прислуживает по праздникам в аль-Джатилике.

— Ну да? — заморгал Касым. — Проклятие, я и правда состарился.

— Возмужал! Кто пьет вино, никогда не стареет.

Касым рассмеялся:

— А ты тут процветаешь?

— Хотят утопить нас в налогах, но мы пока держимся на плаву.

Морская аналогия прозвучала приятно.

— А церковь?

Единственная реально запомнившаяся Касыму деталь заключалась в том, что Адину грозило отлучение из-за причастности к проституции.

— Ба! — махнул рукой Адин. — Церковь обнаружила, что кровь Христова с неба дождем не льется.

— Я такого никогда не видел. Стало быть, ты ее поставляешь?

— Угу, в виде вина. И прочее по мере необходимости.

— А Мириам? — Касым подвинулся ближе. — Все поет?

— Увы, Мириам получила другую работу. Даже в таком возрасте на ее услуги большой спрос.

— Спрос большой не только на ее услуги, — попробовал слегка пошутить Касым, и хозяин таверны расхохотался от всего сердца.

— У нас недавно появилась другая певица, может быть, тебе понравится. Многие мужчины жаждут ее улыбки. Может, выкроишь время ее позабавить?

Касым призадумался, чувствуя искушение. Воин весь день терзался: сперва из-за сказительницы, невидимой на приапическом толстокожем животном, потом из-за запахов, оставленных драгоценнейшей Зубайей, и высокой порученной миссии, возбуждающего кофа, прелестных красавиц из сказки мальчишки-раба, подмеченной по дороге в таверну грудастой девки, шлявшейся по улице в чем мать родила. Это уже почти нестерпимо. Сексуальный аппетит Касыма ненасытен, он никогда не ходит в плавание без своей «специальной подушки» в виде гигантского баклажана, которую откровенно называет третьей женой «без нытья и без месячных». На твердой земле первым делом спешит влезть на какую-нибудь жену, шлюху, рабыню, дикарку, а если не удастся, то и на соломенное чучело, которое можно из-под полы купить в порту Сираф. Он без конца хвастался своими мужскими достоинствами, волнуя остальных в открытом море сладострастными откровениями. Доведенный до точки воспламенения голой бабой на улице, он предвкушал прелести пропорционально сложенной Мириам, которую однажды довел до экстаза и воплей всего за двадцать дирхемов.