Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов - Наталья Баранникова

Дальнейшие случаи, так или иначе связанные с еврейской темой, уже не воспринимались мною болезненно. Да и то, что должно было бы называться в моем понимании «антисемитизмом», выглядело у русских вполне безобидно – бесстыдно и легко они говорили: «типичный еврей…», «еврейские дела…», «там одни евреи…».

В России в этих вопросах я испытывала что-то вроде стыда за свою наивность. За то, что не понимала различий между немецкими и еврейскими фамилиями – они же похожи! За то, что не угадывала евреев с первого взгляда. За то, что будто бы была лишена каких-то важных знаний.

Потом я заметила, что русские с удовольствием, без оглядки, рассказывают анекдоты про евреев и хохочут – остроумно же! Некоторые дружат с евреями запросто и крепко, некоторые – поносят их беззастенчиво… Поди разберись.

Постепенно успокоившись и поняв, что здесь этот особый, пассивный антисемитизм – дело вполне привычное и не задевающее за живое даже самих евреев (мой коллега, талантливый молодой хирург, гомерически хохотал, когда я попыталась поделиться терзающими меня впечатлениями: «Ты что, не знала? Посмотри на мой нос, на мои кудри…» – он смеялся, запуская в кудри пальцы, и не верил мне, думал, что я расчетливо имею с ним дело, чтоб демонстрировать свою толерантность), я смирилась, а потом поняла, что не только привыкла к этому, но и сама стала подмечать: еврей – не еврей.

Ну и зачем мне это знание, одно мученье… Зачем, зачем мне это внушили? Ведь я теперь вижу – ага, еврей. Узколобая, примитивная, жалкая мысль! А если мне удается прогнать от себя это знание, то в ужасе я ощущаю, как подымается у меня в груди гордость за свою толерантность: ну-ка вспомни, дорогая, откуда она произросла и в каких обстоятельствах воспитана! И опять не живется спокойно.

Никогда не быть нам «как дети», и чем дальше – тем невозможней. Поиграли в одной песочнице – и разошлись дорожками бедовых предрассудков.

Может, мои денежки и вправду утекли по еврейским каналам – что ж. Куда-нибудь им все равно суждено было утечь: по еврейским каналам иль по русским карманам… Я не хочу быть антисемиткой хотя бы из чувства человеческого достоинства, пока оно есть. Но я приговорена пожизненно. Оговорки вроде: «это потому, что он еврей» или «несмотря на то, что он еврей» тиранят мое сознание против воли.

Отпустите меня. Верните мое невинное незнание! Дайте мне любить человечество как есть, без признаков и классификаций, просто любить или просто не любить – но не по принципу происхождения видов!

Когда Митя уехал, уехал совсем – у меня в душе улеглись все страсти: я вышла из зоны турбулентности, продолжавшейся девять лет, и полетела легко, как бумажный самолетик.

Разрыв с русским мужем ни в коем случае не означал разрыва с Россией. Наоборот – я не хотела ничего забыть. И поехала, поехала опять… Как человек, одержимый каким-нибудь экстремальным видом спорта, я снова и снова жаждала этого переживания: морозного, синего, искрящегося инеем, всегда волнующего по разным причинам чувства прибытия в Россию. Я возила друзей в Ленинград, в Москву, я работала как переводчик и сопровождающее лицо для представителей немецких медицинских компаний, я налаживала связи и важные знакомства – и русские люди всегда проявляли по отношению ко мне заинтересованность и сердечное участие. Возможно, заинтересованность объяснялась любопытством и доступом к другому, запретному западному миру, но сердечного участия не организуешь и не приобретешь за немецкие марки. Я поначалу (и довольно долго) испытывала неловкость, знакомясь с русскими: ведь я из той страны, откуда в Россию пришло столько беды. И обычно получала в ответ уважение и ласку. Русская беззлобность казалась мне подвигом после всего, что произошло между нашими странами.

Один-единственный человек, воспринявший меня как существо из враждебного лагеря, как потомка фашистского режима, как отродье загнивающего капитализма, – это была Лариса Федоровна, моя свекровь. Но теперь это перестало быть моей реальностью.

Однажды, уже в Петербурге, а не Ленинграде, я повстречалась с нашими общими с Митей друзьями. Они мне рассказали, что за несколько недель до нашей свадьбы Митя разводился. О, какой сюрприз. И что я была его четвертой женой. Очень приятно. И что он снова счастлив с другой. Ну, слава богу. Могли бы и раньше рассказать. Но это больше не моя реальность.

Последнее десятилетие двадцатого века ознаменовалось для русских поднятием железного занавеса и началом нового спектакля, в котором и мне, с моими идеями и амбициями, нашлось место. Мое первое предприятие было первым не только для меня – оно было одним из первых совместных германско-российских предприятий, громко звучит – но так оно и было! Деятельность моя называлась «продажа и сервисное обслуживание оборудования для кардиологии и кардиохирургии».

Иностранные фирмы потянулись во взбудораженную переменами страну, им было позволено демонстрировать свой товар на выставках, открывать представительства в больших городах… Солидная немецкая фирма, производящая медицинское оборудование, которую я сопровождала на выставках как свободный переводчик, была когда-то моим работодателем. Я работала на них три года и многому научилась, но ушла, поняв, что мое место не за столом с бумагами, а где-то среди людей, в пучине кипучей деятельности. Я чувствовала, общаясь на выставках с врачами, которые съезжались со всей огромной страны, и видя их горящие глаза, что именно сейчас нужно: не марка, а живой человек, представляющий эту марку, не секретный склад, с которого руководство распределит по клиникам оборудование, а компетентный разговор специалиста, который точно знает, что ему нужно, с представителем фирмы глаза в глаза! Я говорила об этом менеджерам, я убеждала их в том, что нужно открывать филиал в Москве! Но они не торопились, несмотря на всеобщее оживление, наполненное чувством свободы и новизны. Понимали, что Советский Союз неизбежно катится к развалу. Что страна не изменится в одночасье, что если даже и решатся постепенно прежние проблемы, то появятся новые, незнакомые, и никто не будет знать, что с ними делать. «Но я хорошо представляю себе, как буду с этим справляться! Дайте мне только имя вашей фирмы – и я буду действовать сама!» – «Сама?» – «Да». – «Ну хорошо, действуй!»

Можно подумать, что такие ответственные дела не начинаются с подобного диалога. Но это было примерно так. Может быть, я недооценивала риск, невероятные организационные усилия и траты, которые валились на мою дерзко выставившуюся голову. Может быть, не знала, что так не делается. Но я чувствовала, что все получится. Ничто не смущало меня. Мне казалось, что я стою у открытых ворот в огромный мир и мир этот улыбается мне!

Взяв в долг у троих друзей огромную сумму в сорок тысяч марок, полная отваги и оптимизма, я открывала мой собственный офис в Москве.