Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров - Александр Александрович Бушков

вот в Сибири существовало только в теории. Потому что самым главным начальством были как раз «Матвей да Семен». Каковые быстренько прибежали, когда на колокольный звон сбежался народ, и как-то убедили собравшихся, что Кирилка допился до белой горячки. Кому-то в таких случаях видятся чертики и прочие ужасы, а вот Кирилке – вороватые воеводы.

Обошлось. Хотя и в самом деле налицо было государственное преступление – воровство воевод и впрямь привело к тому, что некоторые «ясашные» племена «отложились». Ничего удивительного – воеводы частенько грабили их подчистую, отбирая не только меха и продукты вроде рыбы и масла, но даже домашних собак (как я ни ломал голову, так и не смог догадаться, зачем им понадобились домашние дворняги).

Чуть позже очередная проделка воевод привела уже к нешуточному кровопролитию. Не так уж и далеко от Томска обитал довольно сильный и влиятельный татарский «князь» Номчин. Прежде он не раз нападал на русские поселения, но в конце концов решил с этим завязать и перейти в русское подданство. На дипломатические переговоры он почему-то отправил не кого-то из приближенных, а собственную супругу (возможно, женщина была умная и деловитая, так что могла справиться и с посольской миссией).

Миссия провалилась, еще не начавшись. Узрев на «княгине» роскошную соболью шубу (наверняка из шкурок высшего качества – как-никак «элита»!), Семен да Матвей позабыли обо всем на свете. В переговоры вступать не стали, шубу с «княгини» быстренько содрали и выпроводили со двора едва ли не взашей. Номчин, как и любой на его месте, обиделся всерьез и вновь стал нападать на русских, начались бои, пролилась кровь…

Воеводам и это сошло с рук. Семен да Матвей настолько увлеклись и привыкли к совершеннейшей безнаказанности, что дочиста ограбили ехавшее в Москву через Томск посольство калмыцкого хана, как тогда полагалось, везшее царю «поминки», то есть недешевые подарки. Вот тут уж в Москве осерчали и грохнули кулаком по столу. Вот только кончилось тем, что Матвея да Семена всего-навсего освободили от занимаемых должностей, чем и ограничились. Надо полагать, наверх было занесено немало.

Но дело было не только в воеводах. Увы, «облико морале» возвращавшихся в Россию с собранным ясаком и «отписками» о географических открытиях был невысок. Привыкнув в Сибири к вольной жизни, не стесненной никакими законами и регламентами, они, перевалив Хребет, оттягивались на всю катушку. Так, что царь издал особый указ, которым под страхом самых суровых наказаний строжайше запрещал «возвращенцам» «воровати» по городам и селам, гуливанить в кабаках и играть на деньги в какие бы то ни было азартные игры. На пустом месте такие указы, исходящие с самого верха, не появляются – надо полагать, явление приняло самые широкие масштабы…

Доводя дело до логического конца, устроили самый натуральный контрольно-пропускной пункт – в городе Верхотурье, расположенном так удачно, что его не объехать окольными путями, направляясь что в Россию, что из России. Воеводой там посадили человека порядочного и к злоупотреблениям не склонного, Ивана Толстоухова – и он самым тщательным образом обыскивал поклажу едущих из Сибири служилых людей, а потом учинял долгие допросы, выясняя, как они обзавелись деньгами, мехами и прочим добром – честно или «какой-либо неправдою»? Особенно придирчиво он шмонал и допрашивал отработавших свое воевод – репутация у них вообще была ниже плинтуса…

Есть старая поговорка: «Суровость российских законов смягчается повсеместным их неисполнением». Чуточку ее перефразировав, можно сочинить другую: воеводский произвол ограничивали народные бунты. Далеко не все, подобно тем тридцати томским стрельцам, сбегали от сложностей жизни «неведомо куды». Вольнолюбивый сибирский характер и здесь проявлял себя в полной мере. В 1626 году зарвавшегося и заворовавшегося енисейского воеводу Ошанина тамошние народные массы критиковали всерьез: сначала безжалостно драли за бороду, потом всерьез собирались убить – ну всех достал! Воевода спасся только тем, что целовал крест, обещая больше так не делать. Отходчивые сибиряки его простили. После столь активной «критики снизу» воевода и в самом деле присмирел и уж тем более не стал жаловаться наверх, прекрасно понимая, что места тут глухие, тайга густая, Енисей глубокий, а народ решительный…

Схожих примеров в истории Сибири попадается немало. Самый примечательный – когда в 1695 году в Красном Яре (собственно, уже пусть и невеликом, но городке Красноярске) грянул очередной бунт против зарвавшегося местного воеводы. За бороду его не драли и не били – вывели на берег, усадили в лодку и посоветовали плыть куда глаза глядят и никогда не возвращаться – иначе пришибут к чертовой матери. И отпихнули лодку от берега – посмотреть на отбытие воеводы собралось практически все население, поскольку такие развлечения случаются не каждый день.

Неизвестно, дали ли воеводе весла. Даже если нет, он наверняка остался в живых: было лето, в двухстах с лишним верстах ниже по течению стоял Енисейск, и уж воевода постарался бы привлечь внимание тамошних жителей, вопя во всю глотку: «Рятуйте, православные!» Как бы там ни было, больше он в Красноярск не вернулся, проявив благоразумие: прекрасно понимал, что жители приведут угрозу в действие. И в дальнейшем как-то выпал из писаной истории. Что интересно, Красноярск после этого пять лет прожил без всякого начальства, организовав самоуправление, – именно столько времени потребовалось, чтобы столица узнала о происшедшем, раскачалась и прислала нового воеводу. Сибирь, господа мои… Ни малейшей анархии за эти пять лет полного безвластия не наблюдалось – выборное самоуправление пользовалось авторитетом, порядок наладило, а у жителей хватало житейских забот, чтобы не ударяться в анархию. Кстати, с прибытием нового воеводы никаких репрессий не последовало – хотя в России бунтовщики, изгнавшие воеводу, получили бы по полной программе…

На Амуре, в Верхоленском остроге, тамошний воевода Обухов вообще расстался с жизнью. Правда, история довольно курьезная и в чем-то романтическая, не имевшая ничего общего с народным бунтом против воеводского произвола и лихоимства. Даже если таковые имели место (наверняка имели), история гораздо интереснее…

В Верхоленском остроге обитал Никифор Черниговский, в бумагах того времени именуемый «поляком» – однако, судя по имени и то ли фамилии, то ли прозвищу, родом явно с Украины. Во время очередной польско-русской войны воевал на польской стороне, попал в плен и был сослан на Амур, как тогда водилось (о чем подробнее попозже), в качестве вольного поселенца, записанного в служилые люди.

Никифор и воевода ухлестывали за некоей местной красоткой (не исключено, не русской, а из «ясашных инородцев», русских женщин тогда в Сибири было очень мало, так что часто русские не просто крутили романы с местными красавицами, но и женились на