Сердце убийцы - Мика Ртуть

Такие Лощины Памяти есть там, где когда-либо жили ире. Некоторые закрыты для людей, некоторые, как в Суарде и Метрополии, позволяют шерам хоронить своих близких по древнему ирийскому обычаю. Сам обычай чрезвычайно красив…

С.ш. Офелия Хеймдел Мандолина, «Культура народов империи»

10 день пыльника. Риль Суардис

Шуалейда шера Суардис

Лица, лица… старые и молодые, мужские и женские — сотни предков смотрели на Шу слепыми деревянными глазами. Сотни стволов — дубов, кленов, груш, буков…

Она провела ладонью по стволу яблони, обрисовала пальцем скулы, брови, так похожие на ее собственные. Ветер шептал что-то утешительное в кроне, осыпал розоватыми лепестками: для этой яблони всегда будет поздняя весна. Рядом зашелестел голыми ветвями с едва проклюнувшимися почками клен. Крохотное младенческое лицо словно сморщилось, готовое заплакать. Погладив старшего брата по коре, Шуалейда, наконец, взглянула на отца. Узловатый граб, только сегодня выросший в Лощине Памяти, ответил ей ласковым шорохом желтых листьев и улыбнулся морщинистым коричневым лицом.

На мягкой траве под сплетенными ветвями граба и яблони сидел Кай. В алом. Он перебирал листья, словно собираясь рисовать генеалогическую рощу Суардисов. Выразительные синие глаза его были сухими, как и пять часов назад, когда ире с длинными белыми косами вышел из глубины Леса Фей и приветствовал шеров, принесших завернутого в алые шелка мертвого короля. За спиной ире порождением волшебного сна застыл тонконогий жеребенок лунной масти. Единственный рог на благородной морде переливался опалом, глаза отсвечивали лиственной зеленью: гербовой единорог Суардисов пришел проводить старого короля и встретить нового.

— Пойдем домой, Каетано, — позвала брата Шуалейда. — Послы явились принести соболезнования.

Юный король молча встал и пошел прочь из Лощины Памяти, прижимая к груди опаловый рог. Шуалейда коснулась укоризненно качающего ветвями граба, прошептала: «Он справится, отец, поверь», — и пошла вслед за братом.

— Кай, — окликнула его десяток шагов спустя. — Кай?

Брат остановился, глянул пустыми глазами. Шу вздрогнула: в этой пустоте летели на снежных крыльях демоны вины и отчаяния.

— Ты не виноват в его смерти, Кай. — Она взяла его за руку, слегка сжала. — Просто время пришло…

Слова звучали глухо и фальшиво. Время… Кто так распорядился? Кто сказал, что время — ради власти жертвовать жизнями и топтать судьбы? Что время — умирать самым лучшим, чтобы не мешать стервятникам? Боги отвернулись, позволили людям играть людьми, позволили забыть, что власть не цель, не награда, а ответственность.

— Не бойся. Я справлюсь, Шу. Мы сохраним Валанту. Отец не для того… — он замолк.

Обернулся.

Шу вместе с ним.

Позади качали ветвями клены и эвкалипты. Обыкновенные клены и эвкалипты с зелеными листьями и гладкими стволами. Лощина Памяти закрылась.

До парадного подъезда дошли в молчании. Так же, в молчании, поднялись на второй этаж, к королевскому кабинету. По дороге Каетано лишь едва кивал в ответ на поклоны придворных: ваше величество, скорбим… ваше величество, плачем…

На половине пути, перед галереей Масок, перед Каетано склонился поседевший, пожелтевший от горя и вины шер Бенаске: именно он, беззаветно преданный вассал, принес своему королю то злополучное письмо, не решившись нарушить волю кронпринца, подкрепленную чарами.

— Ваше величество, позвольте…

— Слушаем. — Каетано скользнул по нему холодным взглядом.

— Шер Бастерхази вернулся два часа назад. Он получил из Иверики известия…

Шуалейда поморщилась. О возвращении темного шера она уже знала, но еще не говорила Каю. Возможно, зря. Злиться на шакала и предателя — лучше, чем тосковать по отцу.

— …мятежники разбежались, город полон полусумасшедших людей и сумасшедших слухов, — продолжал шер Бенаске.

— Что за слухи? — спросила Шу, снова не для себя, а для Кая.

Спрашивать, откуда секретарь узнал о письме, не было необходимости: она легко читала его страх перед Бастерхази, смешанный с виной и желанием ее загладить. Пусть даже за подслушанный разговор с Ристаной темный шер превратит его в такое же умертвие, как Эйты — все равно после смерти любимого короля жизнь не имеет смысла.

— По слухам, лжепророка и его последователей забрал демон из Ургаша. — Секретарь осенил лоб малым окружьем. — Прошу простить, но больше ничего темный шер не говорил.

Говорил. Еще как говорил. Просто не Ристане. И об этом разговоре Шу тоже не желала вспоминать.

— Благодарю, шер Бенаске, — кивнул Каетано. — Вы принесли радостное известие, столь драгоценное в этот скорбный час.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шер кланялся, пряча слезы: от милостивых слов юного короля его вина и боль лишь крепли.

— Проводите нас, шер Бенаске, — приказала Шуалейда, чтобы старик, упаси Светлая, не разрыдался прямо посреди холла, и махнула рукой, веля ему идти вперед.

Королевский парк, час тому назад

Шуалейда шера Суардис

Она даже не увидела, как всадник вылетел из-за поворота аллеи, лишь услышала стук копыт — и ощутила волну тьмы. Обернулась. Отскочила с его пути, забыв даже выставить щит. И заворожено смотрела, как сворачиваются призрачные крылья, превращаются в знакомый черно-алый плащ, как то, что мгновение назад было живым сгустком силы — становится человеком, как он спрыгивает с химеры, делает шаг к ней…

Глупый порыв броситься на шею, обнять и расплакаться на груди — от горя или от облегчения, не суть — она задавила. После того, как они расстались, ширхаба с два он обнимет в ответ. Скорее посмеется или скажет, что она сама виновата. Что она всегда во всем виновата сама, и смерть отца — не исключение.

Поэтому она так и стояла ледяной статуей, закутанной в алый траур.

А он — сделал еще шаг к ней, поклонился…

Официально. Отвратительно официально. И нет, ей больно вовсе не от того, что он не обнял ее, не назвал, как прежде — моя Гроза, не от того, что он не закутал в горячий бархат своей силы, а остался непроницаемым под ментальными щитами.

Ей больно потому, что отца больше нет.

— Вы опоздали, темный шер, — сказала она, и собственный голос показался ей хриплым карканьем. — Его величество Тодор умер вчера.

— Умер?.. — переспросил Бастерхази. — Примите мои соболезнования, моя… ваше высочество.