Ванька 8 - Сергей Анатольевич Куковякин

class="p1">Минут пятнадцать ничего не менялось, но наконец над нашими головами повисло на веревке ведро с водой.

— Они, что, одним ведром нас напоить хотят? — невесело хмыкнул Малиновский.

Да, тут нас не одна сотня, плюс ещё французы.

Последние повели себя совсем не корректно. Вот тебе и цивилизованная нация.

Ведро с водой, когда оно было опущено вниз, было буквально вырвано из рук русского солдата.

— Эй, вы чего… — прохрипел тот. — Всем надо…

То же произошло и со вторым ведром.

Те, кто сверху нас поил, словно издевались. Нам бочки сюда надо опускать, а не по ведерку. Они бы ещё наперстками воду подавали…

Тут ещё эти французы из трюма нагло себя ведут. Понятно, хороших людей так в Африку везти не будут. Я с ними не говорил, но, гадать не надо, направляются они в Африку за свои преступления, а не по доброй воле.

— Давайте пить по очереди, ведро — вам, ведро — нам, — предложил я французам.

Меня послали куда подальше.

Тут на меня и накатило. Сказалось всё предыдущее — Ля-Куртин, суд, ссылка в Африку.

Ну, сами напросились…

Никогда со мной такого раньше не было — злость кровью в глаза бросилась. Я вырвал ведро у француза, сунул его в руки Малиновскому. Что случилось потом — помню плохо. Не плын бузника это был, а что-то другое, но как мне позднее рассказали — бил я французов со звериной яростью. Вот бы никогда про себя я такое не подумал…

Глава 43 Доктор — всегда и везде нужен

— Доктор Воробьев!

Я открыл глаза.

— Доктор Воробьев!

Так, меня зовут. Кому я понадобился?

Кричали сверху, из проема грузового люка. Причем, громко, всех в трюме перебудили.

Чёрт, поспать не дают… Стоп, а откуда узнали, что я врач?

Что-то я торможу. Откуда, откуда — списки-то тех, кто сейчас в трюме находится, у них должны быть.

Заболел кто-то из команды? Скорее всего…

Разбуженные криками пассажиры трюма тихонько меж собой бурчали, но громко выразить своё недовольство в отношении меня не торопились. Пусть и из-за меня их разбудили. Отмочил я вчера номер. Устроил гладиаторские бои.

Да уж… Отличился…

Малиновский, опять же в лицах, когда я в себя пришел, всё мне и описал.

— Побледнели Вы, Иван Иванович, стали как полотно, а затем принялись их мутузить…

Как и разглядел он, что я побледнел? Темновато в трюме…

Побледнел — это плохо. Нет, не для меня, для тех, на кого я набросился. Бледнеющие от гнева и убить легко могут. Те, кто краснеют — яры, но отходчивы, а бледнеющие — потенциальные душегубы…

— Тут и начали их молотить — одного, другого. Да всё быстро так…

Родион попытался изобразить мои удары, но у него плохо получалось.

— Доктор Воробьев!

Ну, коли зовут — надо ответить.

— Да. Что нужно?

Из вредности, я по-русски это сказал. Им надо — пусть и понимают.

Кричавший в люк замолк.

— Подойдите. Мы лестницу спускаем.

Уже по-русски это было сказано.

Ага, спускают они… Лестница эта, одно название. Явно, первоначально её тут не было, а как понадобилось людей в трюме возить — изготовили. Угробище, а не лестница. У тех, кто её делал, руки не из того места росли.

На палубе я чуть с ног не свалился. Вдохнул свежего морского воздуха и поплыла моя головушка.

— Один момент. Дайте, постою немного…

Это я тем сказал, что меня из трюма на свет Божий за какой-то надобностью извлекли. Да, среди них был и один в российской офицерской форме. Где-то я его мельком, кажется, видел.

— Ну, зачем я понадобился? — спросил я не очень вежливо. А, что они ждали от каторжанина?

— Иван Иванович, что-то капитан заболел, — ответил на мой вопрос соотечественник.

Ага, по имени отчеству… Припекло видно…

— Что с ним случилось? — перешел я на деловой лад. Пусть капитан этот и не на курорт нас везёт, но…

— Жалуется с вечера на боли в животе. Мы уж и грелку прикладывали на больное место, а всё лучше не стало…

Грелку! При болях в животе!!!

Мля…

Они, что, угробить его думали? Нельзя при болях в животе никаких грелок использовать!

Ну, сейчас пара минут ничего не решает.

— Руки бы мне помыть, а лучше — всему окунуться… Переодеться ещё.

Пахнет сейчас от меня — как от бомжа. Кстати, знают ли здесь такое слово? Появилось оно уже или нет?

Моя просьба была моментально выполнена и вскоре я, наряженный в новенькую матросскую робу, уже входил в каюту капитана.

Корабль — развалюха-развалюхой, а здесь — только павлина в клетке нет.

Я опросил больного, осмотрел его, провёл пальпацию живота. Всё говорило за аппендицит.

Пациент требовал оперативного лечения. Так-то аппендэктомии в мире начали делать ещё в первой половине восемнадцатого века. В России — в конце девятнадцатого. В начале двадцатого века — это уже была официально признанная врачебная практика при воспалении червеобразного отростка.

Ещё дома я читал, как в начале шестидесятых годов в Антарктиде советский хирург сам себе воспаленный аппендикс удалил. На Новолазаревской кроме него врача не было, вот ему и пришлось самого себя оперировать. Метеоролог ему инструменты подвал, а инженер-механик держал у живота зеркало и направлял свет настольной лампы. Как только им не поплохело с непривычки, когда врач сам у себя в животе копался.

Почти два часа доктор сам себя оперировал, жизнь свою спасал.

Тут не антарктическая станция, но у меня нет инструментов, шовного материала и всего прочего, что для операции нужно.

— Нужно срочно оперировать, — такое заключение я озвучил присутствующим в каюте капитана. Ему самому в том числе.

Про грелку ничего не стал говорить. Чего уж сейчас — дело сделано.

— Никак без операции нельзя обойтись? — уточнил сам капитан.

Живот у него болел сильно. Как будто раскаленных угольев туда насыпали.

— Никак, — не стал я его обнадеживать.

— Тогда, оперируйте. — во рту капитана сушило и решение его прозвучало хрипловато.

— Чем? Столовым ножом? — в моих словах прозвучали нотки недоумения.

— Да хоть и им…

Глава 44 Авантюрная хирургия как она есть

— Чем? Столовым ножом? — в моих словах прозвучали нотки недоумения. Для проведения операции не только руки хирурга требуются, но ещё и инструментарий, операционная, помощники…

Да, много чего. Одним словом — условия для эффективной деятельности.

— Да хоть им…

У капитана уже не было мочи терпеть боль в животе.

— Ну, не знаю…

Не одно, так другое. Что, делать-то?

— Сколько до ближайшего порта? — задал я вопрос пожилому мужчине, судя по нашивкам, относящемуся к управленческому персоналу судна.

Ответ меня не порадовал — далеко. Перфорнёт за это время воспаленный отросток, разовьется перитонит. Прогноз для капитана — однозначный. Не весёлый.

Лежащий на кровати сунул свою руку под подушку и вытащил пистолет. Последний без промедления был направлен на меня.

— Оперируй!

Да, аргумент весомый…

— Мне терять нечего… — капитан закусил нижнюю губу.

Мля! Что, делать-то?

— Хорошо, хорошо, — я был вынужден согласиться.

Не было у меня выбора. Стоящий на краю могилы капитан легче-лёгкого меня с собой утащит. Кто я сейчас? Никто…

— Есть на судне какие-то хирургические инструменты? — обратился я вновь к пожилому мужчине в морской форме.

Ну, а вдруг? Всяко ведь бывает.

Сейчас я хватался за соломинку, которой пока ещё и не было.

Тот задумался. На капитана посмотрел, словно просил у него подсказки. Тот ничего не ответил.

— Пойдемте, посмотрим. — поманил меня рукой француз к двери.

В покрашенном белой краской ящике с красным крестом, что висел на стене рубки, на удивление оказались пара скальпелей, иглы и кровоостанавливающий зажим. Данные находки привели в недоумение даже моего сопровождающего. Не подозревал он об их существовании.

— Вот, есть же, — обрадованно произнёс он.

Есть…

Найденным, судя по всему, никогда не пользовались. Сколько они тут лежат? Скорее всего — долго. Немного даже потускнели. Хорошо — ржавчиной не покрылись.

Скальпели, правда, были не очень хороши — туповатые и с деревянными ручками. Такие, к примеру, у нас на заводе князя Александра Владимировича давно уже не производят. Его предприятие, как я помню, перешло уже на цельнометаллические. Слава Богу, начало двадцатого века на дворе, а не средние века.

— Остро-остро наточить, а потом я скажу, что дальше делать. — я сунул в руку французу скальпели. — Так, мне ещё нужно будет следующее…

Я начал перечислять необходимое.

Француз записывал и после каждой позиции кивал — понятно, понятно, понятно…

Вроде, ничего не забыл…