Бешеный мир - Роман Глушков

– Я не дурак! Я учился в РУДН и понимаю, о чем вы говорите! А если хотите говорить на моем языке, то говорите не на хинди, а на пенджаби, потому что я не индус, а сикх!

– Сикх? – переспросил Ананас, но не у нашего нового знакомого, а у меня. – Что он хотел этим сказать? Это для нас хорошо или плохо?

– Полагаю, все же лучше, чем могло бы оказаться, – ответил я, припоминая все, что мне было известно об этом народе. После чего обратился к стоящему перед нами, его молодому представителю: – Что ж, благодарю за уточнение, парень. Будем иметь это в виду. – И, указав на саблю, заметил: – Вообще-то, ни сикхи, ни студенты РУДН нам не враги, поэтому можешь убрать оружие. Также буду признателен, если ты назовешь нам свое имя.

– Меня зовут Равиндер Сингх, господин, – с подчеркнутым достоинством представился сикх, вынув из кармана платок и взявшись оттирать им окровавленный клинок. – Я из штата Пенджаб. А в Россию вернулся по одному очень важному семейному делу.

– Раз по важному, значит, ты хочешь найти и спасти кого-то из родственников, ставшего копателем, – предположил я. – Ума не приложу, какие еще сегодня могут важные семейные дела у иностранцев в России. А особенно у сикхов.

Равиндер отвлекся от чистки сабли и внимательно посмотрел мне в глаза. Не знаю, что он хотел в них разглядеть. Но, кажется, мой взгляд внушил ему некоторое доверие, потому что чуть погодя он признался:

– Вы правы и в то же время неправы, господин. Я действительно разыскиваю родственника, вставшего на путь Тьмы и ушедшего на север. Это моя старшая сестра Шармила. И я действительно хочу ее спасти, но только не так, как вы подумали. Вернуть Шармилу к Свету нельзя. Тому, чей разум поглотила Тьма, суждено остаться в ней навсегда. Я спасу сестру единственным способом, которым это еще можно сделать. Тем способом, каким я и вы спасли сегодня всех этих несчастных.

Он обвел рукой разбросанные по цеху трупы.

– Первый раз встречаю человека, который желает оказать одержимому Зовом родственнику именно такую хм… помощь, – в свою очередь признался я. – Понимаю, почему ты думаешь, будто эта болезнь неизлечима. Оптимистов, считающих иначе, сегодня в мире раз два и обчелся. Но почему ты не хочешь дать своей сестре дожить ее век хотя бы такой жизнью? Ведь она пусть по-своему, но счастлива. Как и любой другой копатель, который достиг Котлована.

– И опять вы наполовину правы, а наполовину заблуждаетесь, господин, – ответил Равиндер Сингх, возвращая саблю в ножны. – Я убежден: то, чем занимается сегодня Шармила, действительно вызывает у нее наслаждение, ведь блуждающему во Тьме многого для счастья и не надо. Однако Шармила – тоже сикх. А один из пяти тяжких пороков у нас – это подчинение чужой воле.

– Но разве она виновата в том, что оказалась во власти этого порока? – продолжал я заступаться за совершенно незнакомую мне женщину. – Ты же знаешь: Зов поражает нас совершенно вслепую. И на месте Шармилы мог бы с тем же успехом оказаться ты сам.

– Конечно, мог бы, – согласился сикх. – И, конечно, она ни в чем не виновата. Только в случае с ней все гораздо сложнее. Я и моя семья простили бы Шармилу, если бы она подчинялась чужой воле. Но она не подчиняется, а подчиняет себе волю других. Понимаете, в чем разница?

– Думаю, да, – кивнул я. – Похоже на то, что твоя сестра стала не простым копателем, а поводырем.

– Не поводырем, господин. Гораздо хуже! – Равиндер сокрушенно покачал головой, и взор его вмиг помрачнел. – Шармила – именно та, кого в ваших краях называют Царицей Копателей. Та, которая царит над всеми блуждающими во Тьме людьми и подчиняет себе почти полмира! Полмира! Не только моя семья – вся история сикхов не помнит столь тяжкого грехопадения одного из нас! И даже если случится великое чудо, Зов умолкнет, к Шармиле вернется разум, и она станет прежней, представляете, какой чудовищный позор ей придется испытать?… Но этого не случится. Я люблю свою сестру и спасу ее от позора, чего бы мне это ни стоило… Впрочем, это уже моя забота, и я не стану больше отнимать ваше время, рассказывая о своих бедах. Спасибо вам, господа, вы и так здорово меня выручили. Жаль только, что мне нечем вам за это отплатить. А теперь, если вас не затруднит, сделайте мне последнее одолжение: укажите, пожалуйста, в какой стороне Москва, а то я, кажется, заблудился…

Точка невозврата…

Как оказалось, она есть не только у летчиков, которые порой уводят самолеты слишком далеко от базы и сталкиваются с проблемой нехватки горючего для обратного полета. Похожей точки достигла в итоге и наша цивилизация, когда однажды поняла: даже если проблема с копателями разрешится сама собой, ничто в мире уже не вернется на круги своя. Метастазы, вызванные этой раковой опухолью, проникли в тело человечество слишком глубоко. Нельзя было остановить раскрученный маховик краха привычной реальности, который до сих пор продолжал набирать обороты. Не так стремительно, как в начале катастрофы, но его вращение усиливалось, а предел прочности у него был далеко не бесконечным.

Когда именно мы очутились в этой трагической фатальной точке? Пожалуй, так просто это не вычислить. Катастрофа развивалась по нарастающей, сразу во множестве направлений. И на каждом из них был свой переломный момент. Тот, после которого разрушительные процессы становились неуправляемыми и все социальные механизмы нашего общества разваливались окончательно.

Короче говоря, на самом деле этих точек невозврата было много. И однажды их количество достигло той критической массы, под которой обвалились последние подпорки, удерживающие здание человеческой цивилизации.

Однако, если бы обозначить одну-единственную ключевую точку – такую, которую следовало выдолбить на скрижалях истории, – поручили мне, то я бы недолго колебался с выбором. И указал бы в календаре тот день, когда в Котлован прекратили доставлять одежду, воду и пищу. Прекратили не временно – накануне с этим уже случались перебои, – а отныне раз и навсегда…

Если оценить это событие по шкале ценностей, которой человечество пользовалось до катастрофы, можно провести следующую аналогию. Представьте себе многомиллионный город, пострадавший от мощного стихийного бедствия – наводнения, землетрясения, урагана, без разницы. Представьте, что в том городе помимо хаоса и разрухи возникла острейшая нехватка воды, продовольствия и медикаментов. А теперь представьте, что никто – абсолютно никто! – на белом свете даже не почесался, чтобы отправить в тот город хотя бы один контейнер с гуманитарной помощью, продуктами или цистерну с питьевой водой. Какой оглушительный скандал разразился бы после этого в мире! Невообразимая дикость! Полнейшая моральная деградация! Невиданный со времен Средневековья упадок нравов!.. Наверное, более громкий ажиотаж, чем этот, вызвало бы лишь начало ядерной войны или летящий к Земле, гигантский астероид.

Вот только в нашем случае всепланетного скандала уже не было. Отчасти потому, что в тот момент ему негде было разгораться – связь и телевидение на охваченной зомби-лихорадкой планете функционировали с большими перебоями, а местами и вовсе отсутствовали. Вторая причина, по которой никого не возмутило то, что миллионы московских копателей были брошены на произвол судьбы: везде хватало своих проблем. Настолько серьезных, что люди порой не обращали внимания даже на горящие по соседству города, падающие им на головы самолеты и сходящие у них под окнами с рельсов поезда. Рядом с ними гибли сотни и тысячи их соотечественников. Что же тогда говорить про далекую Москву с ее столь же далекими проблемами, даром, что те имели прямое отношение ко всем сегодняшним мировым бедам.