Кремль 2222. Петербург - Дмитрий Силлов

Это же Зона.

Внезапно мой нож, который держал в руке псионик, озарился бледно-ледяным сиянием. Мард с удивлением смотрел на сверкающий клинок – пожалуй, единственная эмоция, которая за все это время отразилась на каменном лице предводителя «забетонированных».

Но в следующее мгновение лицо Марда исказила гримаса боли, ибо это действительно больно, когда ты со всего маху вонзаешь нож себе в руку чуть пониже локтя, а потом начинаешь туда-сюда проворачивать клинок в ране, расширяя ее.

Кровь из перерезанных вен хлестанула на полметра – частая тема при ножевом ранении руки. Тут бы по-хорошему жгут на бицепс наложить, тогда есть уверенный шанс не помереть от кровопотери. Но Мард был слишком занят, чтобы заботиться о вытекающей крови. Он вытащил «Бритву» из раны, перехватил ее обратным хватом и ударил снова. Прямо в середину собственной правой ноги, туда, где проходит толстый бедренный нерв. Всадил по рукоять и с усилием повернул клинок на девяносто градусов, будто тугую гайку сворачивал, – провернуть широкий боевой нож в сыром мясе задача крайне непростая…

Но Мард был жилистым мужиком, и он справился. Правда, при этом не выдержал, закричал жутко. И я его понимаю. Другой бы от боли просто вырубился на месте, а этот лишь упал на колени, выдернул нож и всадил снова – на этот раз в живот.

– Кричи, – прошептал кто-то справа чужим голосом. – Кричи громче, Мард. Ты же любишь, когда стоят на коленях, и когда кричат, тоже любишь. Ори громче. Стены этого дома толстые, все равно никто не услышит…

Я не знаю, кто управлял «Бритвой» – я или Анья, шепчущая свои проклятия полураздавленным горлом. А может, это мой нож, совершенно точно обладающий своей собственной душой, сполна брал то, что считал нужным. Я никогда этого не узнаю, потому что в тот момент воспринимал реальность совсем по-другому – со мной это бывает, особенно во время стрельбы по трудным мишеням в момент смертельной опасности. Но я бы точно убивал псионика по-другому. Быстро, без мучений, согласно своему личному моральному кодексу, в который не входят чужие страдания ради удовлетворения чувства мести. Для меня вполне достаточно одного фатального удара, в результате которого враг умрет мгновенно и безболезненно. Но кто-то – может, Анья, а может, и «Бритва» – думали по-другому. Хотя я не исключаю, что в тот момент мое подсознание против моей воли выступило в роли искусного палача, хорошо знающего, как при помощи ножа причинить максимальную боль…

Так или иначе, моя старая «Бритва» была гуманнее. Помнится, Халк умер мгновенно, разом лишившись всей воды в организме и превратившись в мумию. Новый нож, откованный Кузнецом, оказался более требовательным к своей жертве. Раз за разом Мард вонзал в себя нож, уже не крича, а хрипя от боли и булькая кровью, идущей горлом. Но нечто, находящееся сейчас в этом самом зале, не давало псионику смерти, которую он сейчас наверняка желал всем сердцем…

«“Бритву” можно продать, – вновь звучали у меня в голове слова давно умершего Копии. – Или подарить. Или в крайнем случае снять со случайно найденного тела, убитого не тобой. Тогда от нее новому хозяину будет одно сплошное уважение и подспорье. А вот отнять никак нельзя. Потому как отомстит».

Признаться, это правило работало далеко не всегда – возможно, в ноже недоставало энергии или же были еще какие-то причины, неизвестные мне. Любое оружие порой клинит, а то и вовсе отказывает оно, так чего уж говорить о ноже с поистине фантастическими свойствами неизвестной природы. Но сейчас «Бритва» в полной мере компенсировала свое непостоянство, как любимая женщина, осознавшая, что была не права, спешит доказать свою преданность своему мужчине… Или же просто сполна взять своё, наплевав на чужие фантазии о преданности и тому подобной ерунде…

Оба автоматчика с ужасом смотрели на то, что делает с собой их хозяин. Согласен, это неслабый шок, когда тот, кого ты считаешь чуть ли не богом, вдруг принимается вот так страшно и размеренно убивать себя. Один из них ошарашенно бросил взгляд в нашу сторону – и даже я удивился тому, какой ужас отразился в глазах этого крепкого парня, наверняка не понаслышке знающего, что такое смерть.

Но любой шок имеет свойство проходить, уступая место здравому смыслу. Понятно было, что еще несколько секунд, и парни начнут стрелять. Хотя бы потому, что, когда стреляешь, не так страшно. Оружие вообще добавляет уверенности в себе, и для многих оно – лекарство против паники, растерянности и ужаса. Потому, что, когда убиваешь, сам себе кажешься сильным и бесстрашным. Особенно, когда убиваешь беззащитных, тех, кто слабее тебя…

Я знал об этом простом правиле войны, написанном кровью безвинно убитых теми, кто боится. Поэтому как только я почувствовал, что мое тело вновь свободно, то начал действовать незамедлительно. Лучше предупредить собственное убийство, чем стать частью небытия, сожалеющей о собственной медлительности. Впрочем, еще вопрос, остается ли от человека после смерти что-то, способное на чувства. И проверять, остается оно или нет, у меня не было ни малейшего желания.

Такие вот мудреные мысли шебуршились у меня в голове, пока я двигался. Это быстрее, чем переводить автомат из положения из-за спины, щелкать переводчиком огня, направлять ствол на одного, пока второй будет ловить меня на мушку…

В результате получилось плавное, длинное, скользящее движение к автоматчику, стоящему справа и неуверенно поднимающему свое оружие. Слишком неуверенно, слишком медленно… Достаточно медленно для того, чтобы я левой рукой отвел ствол ППС в сторону, а ребром правой ладони резко и глубоко ударил автоматчика по горлу. Именно глубоко, словно хотел отрубить ему голову напряженной кистью руки с плотно сжатыми пальцами. По-другому сложно перебить кадык и трахею так, чтобы гарантированно убить впечатлительного противника, который постепенно отходит от шока, но при этом уже вполне осознанно собирается прикончить тебя.

Под ладонью неприятно хрустнуло, и сразу же автоматчику стало не до оружия. Потому, что, когда ты поперхнулся собственной изувеченной дыхалкой, все остальное отходит на второй план. Это страшно, когда ты хочешь вдохнуть – и не можешь, со мной такое было, я знаю. И мне очень жаль тебя, незадачливый враг мой, но себя и свою спутницу жальче намного. Поэтому я шагнул за спину хрипящему автоматчику, развернул его в сторону второго, прикрываясь умирающим, как живым щитом, перехватил его ПСС… А вот выстрелить не успел.

Второй автоматчик соображал быстрее напарника, а хруст чужого сломанного горла обычно вообще на раз излечивает от растерянности тех, кому дорого своё. Короче, в грудь умирающего ударила длинная очередь, отбросившая меня к стене вместе со свежим трупом.

Пистолетная пуля на близком расстоянии вещь фатальная. От конструкторов, их создающих, заказчики требуют высокого останавливающего действия, то есть быстрого и полного выведения противника из строя, причем при попадании в любую часть тела. Вследствие чего этот тупорылый кусочек свинца с закругленным кончиком при попадании в живое тело с нескольких метров ведет себя, как настоящая сволочь, – вращается по непредсказуемой траектории, при этом деформируясь и до безобразия расширяя раневой канал. Ну и, конечно, «останавливающая сила», куда ж без нее. Ощущение, будто в мой щит из плоти и крови начали молотить десятком кувалд одновременно…