Кремль 2222. Петербург - Дмитрий Силлов

– Камуфлу и свежее исподнее я из рюкзаков достала, – заметила Ксилия. – А берцы свои с Марда сам снимай, я же пока магазины снаряжу.

Я усмехнулся вторично. Любят же девчонки командовать мужиками до тех пор, пока те не хлопнут их по мягкому месту, чтоб не забывались. Это в нашем менталитете что-то типа игры, кто кого перекомандует. Впрочем, в этой игре слишком часто проигрывающий зачастую в семье оказывается вторым, о чем забывать не надо. Но сейчас хочет женщина развлечься, пусть развлечется. Как-никак, без нее я вряд ли вышел бы из клетки самостоятельно, так что сегодня ее день. А вот завтра – будет завтра. Если мы до него доживем, конечно.

Свои берцы я снял с трупа псионика, обтер их от крови его же одеждой и обулся. Губа у мертвеца при жизни была не дура, знал, какую обувку приватизировать. Но уж извините, поносили – и хватит. Помимо этого я, естественно, вернул свою «Бритву» и ножны вместе с добротным кожаным поясом, на этот раз не моим, ибо мой, штатовский, по качеству был хуже.

Кто то скажет – мародерство это. А кто-то – трофей. Первое звучит неблагозвучно. Второе – гордо. В свое время я долго пытался понять разницу между этими двумя понятиями, а потом до меня дошло. Если ты забираешь оружие и обмундирование побежденного врага – это трофей. А если враг снимает то же самое с твоего трупа – это мародерство. Вот и вся разница. Как всегда, все дело в главном противоречии войны. Все, что делаешь ты, – хорошо, ибо ты молодец и защитник справедливости. Все, что делает твой враг, – плохо, потому что он сволочь и вообще недостоин небо коптить своим смрадным дыханием. Кстати, враг думает о себе и о тебе то же самое, только наоборот. И рассудить это противоречие может только победа, после которой победитель уже для всего мира становится примером справедливости и благочестия, а все, что он награбил, – законными трофеями, никак не связанными с омерзительным понятием «мародерство». Кстати, и в этом тоже нет ничего предосудительного. Это просто закон войны, изначально ужасной по сути своей, и бесполезно осуждать или восхвалять ее последствия, которые по-любому должен принять всякий, в ней участвующий, – если, конечно, хочет остаться в живых.

Все это я додумывал в процессе переодевания в новые, аж хрустящие шмотки, по ходу ни разу не надеванные. Без «полей смерти» тут явно не обошлось, и Мастер поля, прокачивавший камуфлу времен Второй мировой, туго знал своё дело.

В общем, через несколько минут мы с Аньей готовы были выступить.

– Я думаю, что, пока не рассвело, мы можем просто надвинуть капюшоны поглубже и выйти отсюда, – предложила девушка. – Дойдем до ворот, выйдем, а там пусть ищут сколько захотят, я эти места знаю.

Я покачал головой:

– Это только в кино герои ходят в глубоко надвинутых капюшонах и все их всюду пропускают. Любой нормальный охранник прежде всего захочет увидеть лицо того, кого он должен пропустить.

– Что такое «кино»?

– Потом расскажу, долгая тема, – отмахнулся я. – Мы же сейчас сделаем вот что.

* * *

Охранник ныне покойного Марда так и сидел на скамейке, свесив голову на грудь. Хорошо, что никто из сторожей стены не спустился разбудить гостя, – из разбитой губы незадачливого стража капала кровь, и на его камуфляже успело расплыться неслабое темное пятно. Небо уже понемногу светлело, очень скоро рассветет совсем, и тогда любому станет понятно, что с гостем не все в порядке. Так что по-любому следовало поторопиться.

Я еще в комнате, заваленной трупами, ввел Анью в курс дела. Девушка не особенно одобрила мою задумку, но других вариантов все равно не было.

– Вон там дом стражи, – кивнула она на длинное, слегка покосившееся здание с дырявой крышей. Понятное дело, казарма это не жилой дом. Солдат в любой армии должен испытывать тяготы и лишения, только вот на хрена их плодить искусственно – непонятно. Свои ж вроде солдатики-то, не чужие… Видимо, чтоб им жизнь медом не казалась. Ну да ладно, рефлексии бывшего военного оставим на потом, сперва – дело.

Правда, на этот раз наши перемещения не остались незамеченными. Анья еще раньше призналась, что изрядно выдохлась и больше ментально прикрывать нас не сможет. Без проблем, обойдемся нахальством, воинской смекалкой и (ну ладно, уговорила) низко надвинутыми капюшонами – внутри крепости они, пожалуй, смогут принести некоторую пользу.

– Куда? – раздался со стены невежливый голос.

– Туда, – отозвался я не менее грубо. – Мард сказал, что с одноглазым хочет перетереть кой о чем.

– А чё вдвоем претесь? – не отставал бдительный мутант.

– Тебя забыли спросить, – огрызнулся я. – Мы всегда как минимум вдвоем ходим и вам рекомендуем.

– Я заметил, – бросил нам в спины приставучий охранник стены. – То-то у вас там возня только что была знатная, со стонами и воплями, причем без баб. Так что ну их, ваши рекомендации. Мы уж как-нибудь по старинке…

М-да, похоже, не стрельба, а мы с Аньей все-таки привлекли внимание стражи. Вывод: заниматься любовью среди вражьих трупов и кровавых луж не только неприлично, но и опасно для здоровья. Хотя, признаться, заводит, особенно после горячки боя… Уффф, о чем я думаю? Вот уж не замечал за собой раньше склонности к подобного рода извращениям.

Так, ладно, вот и кривой дом. Будем надеяться, что Анья не ошиблась и это действительно казарма, что наряд стражников-уродов дрыхнет после смены караула, что их там только трое, а не больше… В общем, как всегда, надежда только на везенье и уровень личной удачи, благодаря которому я до сих пор жив… Вернее, мы с Аньей живы. Пора уже привыкать думать о нас, а не только о себе, как о вечном одиночке…

Я тряхнул головой, отгоняя от себя мысли, которые могут помешать действовать быстро и решительно, и распахнул изрядно скрипучую, рассохшуюся дверь.

Они сидели за столом и азартно резались в карты. Трое давешних уродов – качок без кожи, жабомордый и одноглазый, перед которым помимо карт лежали два автомата «Кедр», с которыми мутант, похоже, никогда не расставался.

А еще по обеим сторонам длинного стола возвышались двухъярусные койки, с которых на нас с Аньей немедленно уставились невообразимые хари мутов, словно сбежавших из кошмара шизофреника для того, чтобы поболеть за уродов-картежников.

Я вскинул трофейный автомат, Анья сделала то же самое. Правда, одноглазый оказался быстрее, чем я рассчитывал. Миг – и из его тела выпростались две гибкие, тонкие конечности, похожие на змей с длинными раздвоенными языками, которые оплели автоматы. Рывок – и стволы «Кедров» смотрят на нас. Так же, как стволы наших ППС уставились на бесформенного мутанта.

Пат. Все застыли на месте, так как понятно без слов – одно движение с любой стороны, и пространство казармы перечеркнут свинцовые очереди. При этом, скорее всего, никому не поздоровится. Скоротечная перестрелка в закрытом помещении это мясорубка, от которой никому не укрыться. А я-то надеялся по-тихому взять заложников и, прикрываясь ими как щитами, выйти из Новоселок. Теперь же придется попробовать совершить невозможное – с боем вырваться из этой крепости. Если, конечно, удастся обставить одноглазого.