Наживка - Пи Джей Трейси

Лангер минуту подумал, вынул из ящика новый блокнот, щелкнул шариковой ручкой.

– Ладно. Кто подвергает чудовищным пыткам людей, которые сильно его разозлили?

Макларен принялся загибать пальцы:

– Во-первых, мафиози, которых мы уже исключили при полном отсутствии подтверждений…

– Правильно.

– …потом чокнутые убийцы-маньяки, куча зарубежных диктаторов, военная разведка двухсот с лишним стран, продажные копы, члены экстремистских организаций… – Макларен умолк и сощурился. – Длинный список, правда?

Лангер кивнул:

– Мы живем в страшном мире.

– Макларен! – Глория высунула голову из своей загородки. – На второй линии тот самый британец, а ты, Лангер, немедленно ответь по первой. У тебя протечка в ванной на нижнем этаже.

Лангер сморщился на мерцающий огонек своего телефона.

– На прошлой неделе надо было починить. Позабыл. Что за британец?

– Не знаю, – ответил Макларен. – Какой-то задавака, по мнению Глории. Звонил уже пару раз. Наверняка взбесится, если сразу не отвечу.

– Не так сильно, как моя жена.

Лангеру понадобилось добрых десять минут, чтобы успокоить жену и пригрозить вызванному ей сантехнику, принадлежавшему к той категории работников аварийных служб, которые стоят в затопленном доме, требуя тысячу долларов за перекрытый кран. Когда он завершил разговоры, Макларен, исписав каракулями три бумажные салфетки, с необычной для себя вежливостью благодарил собеседника.

– Видно, тебе повезло больше, чем мне, – заметил Лангер, кладя телефонную трубку.

Макларен глуповато ухмыльнулся, едва удерживаясь от смеха.

– Слушай, старик, не поверишь. Знаешь, откуда звонили? Из Интерпола. Клянусь Богом, из Интерпола, чтоб мне провалиться. За нашим сорок пятым калибром кое-что числится.

Лангер почти ощутил, как навострились уши.

– За тем самым сорок пятым, из которого прострелено плечо Арлена Фишера?

Макларен, сияя, кивнул.

– Они отловили заключения баллистической экспертизы, которые мы прогнали через ФБР, и обнаружили еще шесть попаданий в яблочко, – вдохновенно разъяснил он.

Лангер нахмурился, как всегда, сбитый с толку заковыристыми метафорами напарника.

– Тот самый пистолет считается орудием убийства в шести нераскрытых случаях, произошедших за последние пятнадцать с лишним лет, причем, кажется, старина Лангер, по всему миру.

Магоцци свернул в машине без опознавательных знаков на свою подъездную дорожку, думая, что беседа с родственниками Розы Клебер останется в его памяти вечной занозой. Тяжело разговаривать с громко рыдающими людьми, которых приходится перекрикивать, чтоб они тебя услышали; тяжело расспрашивать родных и близких с остекленевшими от горя глазами и монотонными невыразительными голосами, но еще тяжелей иметь дело с симпатичными немногочисленными членами семьи, которые, беззвучно плача, с готовностью отвечают на каждый вопрос.

Конечно, обнаружившие бабушку девочки-студентки страшно переживали, глотая слезы, поглаживая сидевшего между ними на диване кота, находившегося в невменяемом состоянии. Их мать, дочь Розы Клебер, была потрясена еще сильнее. Ее муж бегал по комнате, похлопывал дочерей и жену по плечам, поглаживал по головам, утешительно обнимал, но и сам всхлипывал, хоть старался держаться достойно. Кем бы ни была Роза Клебер, ее горячо любили.

Нет, никто из них лично не был знаком с Мори Гилбертом, включая Розу, насколько им известно. Дочь навещала мать каждый день и, если бы меж стариками существовали дружеские отношения, обязательно знала бы об этом.

– Мы иногда кое-что покупали в оранжерее, – подтвердила она, – возможно, он нас пару раз обслуживал… Честно, не могу припомнить.

– Не догадываетесь, для чего ваша мать записала его номер в телефонной книжке? – спросил Джино.

– На каждом растении есть пластмассовый ярлычок с телефоном, может, оттуда переписала?

Детективы задали еще несколько вопросов – чем Роза Клебер занималась в свободное время, не была ли членом каких-нибудь обществ и самый трудный насчет татуировки. Однако родные ничего не знали о ее пребывании в лагере смерти полвека назад. Она об этом никогда не рассказывала.

Джино распахнул правую дверцу в тот самый момент, как Магоцци остановил машину.

– Ни черта не поймешь, – проворчал он, прервав мрачное молчание, царившее на протяжении всего пути от дома дочери Розы Клебер к дому Магоцци. – Только знаешь что? Тут настоящее горе. Именно так должны были бы горевать Лили Гилберт с выпивохой сынком, если, конечно, не сами прикончили несчастного старика.

Магоцци со вздохом отстегнул ремень безопасности.

– Люди переживают горе по-разному, Джино.

– Слушай, это полная чушь. Может, со стороны кажется, будто по-разному, только хорошо видно, что они переживают. Уверяю тебя, я как-то не заметил, чтобы кто-то из Гилбертов особенно переживал, пожалуй, кроме Марти. Начинаю думать, что он единственный из всей компании искренне жалеет убитого старика. Господи боже мой, Лео, я уже говорил, что никогда еще в жизни не видел другого такого убогого и запущенного двора?

После этого Джино забыл о горюющих родственниках Розы Клебер и о расследовании убийства, затоптался на месте, увлекая за собой напарника.

Магоцци облегченно вздохнул и с усмешкой сказал:

– Не говорил в последнее время.

Оба вышли из машины, зашагали по лужайке с обширными пятнами голой грязной земли.

– Знаешь, на что это похоже? На плешивую голову Вигса с клочками волос.

– Ксерический газон и должен так выглядеть, – воинственно заявил Магоцци.

– Какой?

– Ксерический. Сухоустойчивый. Засаженный местными растениями, не нуждающимися в особом уходе.

– Ты имеешь в виду одуванчики и пырей?

– Именно. – Магоцци открыл дверь, жестом пригласил друга в дом. – Неси харчи, я гриль разожгу.

Когда он развел хороший огонь под решеткой на ножках, подклеенных пластырем, Джино, закончив возиться на кухне, бродил по гостиной, оглядывая голые стены, раскладное кожаное кресло, единственный столик с энергосберегающей лампой.

– А это как называется? Ксерическая обстановка?

– Минимализм.

Джино покачал головой:

– Смотреть страшно. Точно как в тот самый день, когда твоя бывшая ободрала тебя как липку. Надо что-нибудь сделать.

– Знаешь, ты здесь не обязан обедать. Если не нравится, иди домой, там поешь.

– Не могу. Во-первых, я вчера сюда привез колбаски и двенадцатилетний чеддер, во-вторых, предки Анджелы заполняют лишь третий из десяти фотоальбомов, подготовленных для последнего круиза. Благослови их Бог, они прекрасные люди, но пробыли тут уже четыре дня, надо время от времени отступать в сторонку. Серьезно, Лео, долго еще собираешься жить в доме, который смахивает на заброшенный товарный склад? Можно подумать, будто ты распрощался с жизнью в день ухода Хитер, а это нездорово.