Этот прекрасный мир - Генри Миллер

VII

Комната в гостинице. Мандра лежит на железной койке, рядом с ней – опиумная трубка. Комната очень мала, потолок опутан паутиной. Мандра лежит совершенно неподвижно, глаза ее закрыты. Ступни торчат из-под простыни – две великолепные ступни, белые, как мрамор, с голубыми венами, выступающими, как ртутные полоски. Каждый пальчик – совершенство до кончика ногтя. Никогда еще мир не видывал столь совершенных стоп.

Мандра в трансе. От тела лежащей Мандры отделяется еще одна Мандра с лицом Альрауне. Теперь в комнате две Мандры – одна распростертая с торчащими из-под простыни ступнями, и другая – с улыбкой стоящая в изножье кровати. У той, что улыбается, красно-золотые глаза джунглей, глаза, будто мерцающие из недр пещеры. Это глаза ящерицы, нежащейся на солнце, холодные, скользкие глаза змеи с раздвоенным языком. Глаза переливаются, как драгоценные камни под колесом ювелира. Глаза идолицы, пламенеющие в дебрях джунглей.

Комната, похожая на железную клетку. С потолка свисает труп повешенного. Он подвешен за ноги, его безжизненная рука сжимает огромный колоколообразный цветок с толстыми, спутанными корнями. Тело мертвеца медленно раскачивается туда-сюда над распростертой фигурой Мандры. Глаза у Мандры закрыты. Туда-сюда раскачивается безжизненное тело. Будто пронизанное тяжким ароматом цветка, опоенное тело Мандры слегка содрогается. Движение во сне. Комната изменяется, как во сне. Она уменьшается, уменьшается, стены запотевают. Густое марево поднимается от невидимых созданий, как пар в прачечной. Воздух наполнен сигаретным дымом. Ничего не видно, кроме тела Мандры, лежащей на кровати и чуть шевелящейся во сне.

Звук человеческих голосов, рыдания, низкие истерические стоны, всхлипы, взвизгивания и взрывы хохота. Во мраке мигают кончики сигарет, дым завивается спиральными колечками. Над телом Мандры появляются два мансардных окна, а в них заглядывают двое жабообразных мужчин с длинными зелеными волосами и телами сигарного цвета. Они смеются и рыдают, скрежещут зубами, бормочут и причитают, стонут от хохота. Они обсели окна, как мошки, прилетевшие на свет. Их поливает дождь, но они совершенно сухие. Дождевая влага всасывается фибрами волос и просачивается внутрь мозга. Теперь в окно видны только мозги – петли и петли серовато-белого мозга, сквозь которые медленно сочится дождь. Сыплется снег, и мозги замерзают. Обнаженная женщина проходит сквозь заледеневшие мозги, с клинком между ног. Сосульки пронзают плоть, ноги женщины окровавлены. Женщина проваливается сквозь трещину во льду. Она падает на кровать все в той же комнате, падает в ночь. Она тихонько шевелится, будто во сне. Ступни ее торчат из-под простыни, как прежде. Две совершенные ступни, мраморно-белые, с проступающими венами, голубоватыми, будто прожилки ртути. В долгой ночной тишине слышится собачий лай. Она открывает глаза на миг, а там, в окне наверху, тот мужчина, которого она любит, прокладывает себе путь через замороженные мозги. Он держит меч, который она уронила во время своих блужданий. Он рубит и рассекает, пока она не вскрикивает от восторга. Звук падающего тела, труп повешенного валится с потолка. Комната снова наполняется хохотом, дикими, душераздирающими, истерическими воплями, долгими, леденящими кровь стонами. Хохот, хохот, словно все дома для умалишенных выпустили своих жертв.

Мандра в ужасе открывает глаза. У изножья кровати стоит Альрауне. Черты ее смазаны, кроме глаз, которые теперь сверкают, как два самоцвета в глазницах идола. Мандра с мольбой простирает руки. Комната уменьшается. Комната оплетена паутиной. Паутина образует плотный балдахин над кроватью. В то же мгновение истерический смех смолкает, незаметно модулируя в мягкие, воркующие негритянские голоса, будто льющиеся из репродуктора. Кровать, на которой лежит Мандра, усыпана галькой. С потолка свисают громадные ножницы, они открываются и закрываются, разрезая паутину. Но паутина восстанавливается с той же скоростью. Тела Альрауне почти не видно, видны лишь движения ее рук, ее отчаянные попытки освободиться от паутины, опутывающей ее предплечья. Мандра, лежа под балдахином из паутины, умоляюще протягивает руки. Ее взгляд прикован к губам Альрауне, из которых исходят воркующие негритянские голоса. В экстазе она глядит на Альрауне, чье лицо неразличимо – лишь большие, сладострастные губы, извергающие каскады цветов, драгоценных камней, а под конец – поток жидкого огня. Мы снова видим ножницы, раскрывающиеся и закрывающиеся наверху, воссоздающуюся паутину, гальку на кровати, вытянутые руки Мандры, ее напряженную шею, застывший экстатический взгляд. Там, где минуту назад стояла Альрауне, теперь повисла огромная монета с изображением Моны Лизы, отчеканенным на ней. Черты лица смазываются, остается только непостижимая улыбка. Снова вспыхивают глаза, красно-золотые очи джунглей, очи идолицы, пылающие в зарослях. Мандра мучительно тянет руки. Над балдахином из паутины движется процессия. Фигуры одна за другой прощально машут ей. Призраки возникают и исчезают. Все машут на прощание. Длинная процессия мужчин и женщин, которые текут сквозь паутину, а потом огромные ножницы отсекают их, мерно открываясь и закрываясь.

Мандра падает на кровать в слезах. Глаза ее закрыты. Ступни выглядывают из-под простыней, как прежде. Кровать превращается в сапфировую ладью, плывущую в коралловом море. Мандра стоит на носу корабля и поет. Издалека доносятся звуки лютни. Кадры Альгамбры, прохладные сады, жидкий огонь, струящийся по коридорам, самодовольные павлины, вышагивающие по мраморным плитам, лакированные стены, отделанные самоцветами. Ладья плывет по коралловому морю, паруса наполняются дыханием песни Мандры. Надутые паруса на фоне небес, испещренных перламутровыми облаками. Песня взлетает, вздымаются паруса, вспухают облака, корабль опасно кренится. Земля и небо кружатся. Мандра стоит прямо, волосы развеваются у нее за спиной, глаза сияют. Корабль взлетает и падает в волнах из стекловолокна. Голос льется, как струя жидкого огня. Паруса разрываются, облака раскалываются. Края парусов, края облаков обгорают, как воспламенившиеся тряпки. Над линией горизонта возникает гигантская морская раковина, в углублении которой видна фигура Венеры. Контуры раковины проступают со всей четкостью: они завиваются в бесконечную спираль. Над горизонтом восходит морская раковина, бесконечная завитушка. Под ней – радуга в обратном порядке, словно отраженная в море. Радуга раскалывается, цвета разливаются, растекаются. Корабль кренится. Корабль медленно погружается в волны из стекловолокна. Коралловое море становится алмазными искрами, как будто звезды внезапно ссыпались в море. Город, весь сотворенный из кораллов, поднимается с океанского дна. Снова рыбы с электрическими плавниками, колеблющиеся, волнующиеся стены, звонницы с медленно раскачивающимися громадными колоколами.

И вот из каждого закоулка, каждой расселины в стене, из окон, дверей, колокольных арок выплывает море людей с подернутыми водяной пеленой глазами. Они плывут к кораблю, на котором стоит Мандра, привязанная к мачте. Корабль по-прежнему медленно погружается в море. Он утопает в дожде из пыльцы, который внезапно изливается из мириад цветов. Мерцающий коралловый город, ослепительный от яркого света, от немыслимых красок, от летучих рыб, которые теперь украшены гирляндами цветов. Мачта, к которой привязана Мандра, принимает форму корня мандрагоры, мандрагора превращается в гигантский пурпурный цветок с венчиком в форме колокола. На миг все меркнет, все, кроме громадного цветка-колокола, открывающего и закрывающего зев. Два лепестка – точь-в-точь как на двери звездочета. Лепестки превращаются в половые губы. Губы вульвы вытягиваются, отвисают, как передник. Пляшет обнаженная женщина, дикарка в латунных браслетах. Извивающееся тело, пурпурный передник, губастая вульва, цветок с венчиком в виде колокола, звонницы с медленно раскачивающимися колоколами, сверкающие меч-рыбы с электрическими плавниками, переливающиеся стены, радужный свет, толпа людей с затянутыми водяной пленкой глазами, мачта-фаллос, пыльца, чудесным образом возникающая в цветке, коралловый город в цветочных гирляндах, корабль, медленно погружающийся на океанское дно, и Мандра, стоящая на носу корабля, – волосы развеваются, глаза переполняет экстаз, губы открыты в песне.