Лизаветина загадка (сборник) - Сергей и Дина Волсини

Та неделя была самой странной в моей жизни. Я впал в какой-то ступор. Как в воздухе висел. Не мог принять решение и не понимал почему. Как будто мозги перестали подчиняться мне. Такого помутнения со мной еще никогда не случалось. Казалось, это не я. Был момент, когда я подумал, не пора ли мне начать опасаться за свой рассудок. Почему я никак не могу решить, что делать? Целыми днями я принимал лекарства, обедал и спал. Через пару дней разрешили прогулки, и я ходил по Тюильри. Чувство было такое, будто я в коме. Все вижу, все слышу, но ничего не делаю. Не живу. Меня сверлила мысль о том, что я должен принять решение. Но решения не находилось, и я только злился на себя. Оставаться здесь или вернуться домой – оба варианта были так плохи, что я не мог определить, какой из них для меня хуже. Жить в Париже без Катерины казалось невозможным. Когда я ехал сюда, я ставил все на нее. Я был в ней уверен. Без Катерины у меня ничего не выходило. Мой план сдох. Я рассчитывал, что мы будем вместе. Что она поможет мне обжиться здесь, разделит со мной радости и трудности новой жизни. Странно, но без Наташи, с которой я прожил двадцать шесть лет, я прекрасно справлялся и почти не вспоминал о ней. А без Катерины справиться не мог. Во время нашей прощальной встречи она уговаривала меня остаться в Париже. У нее была своя версия на мой счет: якобы, тем или иным путем, судьба привела таки меня в Париж, и значит, это для чего-то нужно. Складная мысль, но она меня не вдохновляла. У меня пропал стимул. И не было никакой уверенности, что я осилю эти перемены в одиночку. Возвращаться назад тоже глупо – я объявил, что ухожу, и сделал новые назначения. Тем временем отельная жизнь начинала меня тяготить. Мне было тесно. А искать квартиру я не решался. Двух комнатушек моего люкса не хватало. Да еще этот халат, твердый как из картонки. Ресторан при отеле хорош (у него мишленовская звезда), но только не когда ты обедаешь там по три раза на дню. Рыбный ресторан, что напротив, тоже по-своему неплох, но я не пылаю страстью к морепродуктам посреди зимы, я ем их только летом. Меня раздражала неустроенность. Холод от окон, сквозняки на каждом шагу. А потом в соседнем здании пошел ремонт. Сменить номер было невозможно, я занимал самый просторный и в меньший бы не поместился. Но после нескольких часов непрерывного сверления я согласился и на это. А на следующий день переселился в «Реджину». Чемоданы стояли горой, я их не разбирал. Я запутался в своих вещах – часть оставалась в чистке, часть я не мог найти, потому что забыл, куда положил. Мне надоело мыкаться по отелям. Я чувствовал себя неприкаянным, без своего угла и без своих людей.

Чутье подсказывало мне, что я свернул не туда. Надо срочно что-то делать, иначе станет хуже. Что-то нехорошее нависло надо мной. Что-то вот-вот должно было случиться. Я подумал, что у меня нашли какую-нибудь болезнь. Что мне не все рассказали после приступа. Звонил врачу, пытал его по телефону. Он давал слово, что ничего от меня не скрывает. Думал о своих делах. Грешил на одного нашего партнера. Заставил юристов проверить кое-что. Они ничего не нашли. Все было в порядке. Но я ждал подвоха. Когда мне сообщили о сыне, я не сразу догадался, что это и есть беда, которую я ждал. Я не думал о детях. Мои плохие предчувствия никогда не касались сыновей. Я знал, что они вернулись с дачи, что у них все хорошо. И вдруг младший получил травму. Ты знаешь, он у нас с детства в хоккей играет. Был важный матч, соперник со всей силы ударил его клюшкой по спине. Мне позвонила Наташа. Они ехали в больницу. Он был без сознания. Сейчас, оглядываясь назад, я должен признать, что именно его травма и вернула меня в строй. Нехорошо это, наверно. Но это правда. В ту же секунду, когда пришло известие, я как будто проснулся. Голова заработала в прежнем режиме. Мои собственные проблемы отодвинулись на второй план. Я делал звонки, решал, где будем оперировать.

Думал везти его в Германию. Но послушал врачей и не стал. И в тот же вечер вылетел к ним.

Постепенно я вернулся к старой жизни. Той самой, от которой хотел убежать. Снова стал жить в своем доме, работать. Добавились только заботы о сыне. Я ездил к нему дважды в день. На работе подумали, что я брал перерыв из-за сына (для них мой уход совпал с его болезнью). И когда он пошел на поправку, нашли способ вернуть мне мое место. А Наташа, представь себе, и не заметила, что я от нее уходил. Гардеробная моя еще некоторое время стояла пустая, но Наташа этого не видела – мы давно уже не заходим в комнаты друг друга. Вот так, все решилось без моего участия. Можно сказать, я попытался вылезти из своей колеи. Но обстоятельства вернули меня назад. И я успокоился. Ни о чем не жалел. И больше ни о чем не мечтал. До вчерашнего дня. Ты видел, с какой насмешкой посмотрела на меня вчера Наташа, когда разговор зашел о любви? Она считает, я не способен любить. Что мне никто не нужен. Что женщин я понимать так и не научился. И всегда думаю только о себе. Но что бы она сказала, если б узнала, что в это самое время, когда мы гостили у тебя и спорили о любви, в двух шагах от нас, в «Голден Эппл» на Малой Дмитровке, сидит женщина вдвое моложе нее и ждет моего ответа? Накануне, во время нашего свидания, она уверяла меня, что второго такого, как я, на свете не существует. Удивил я тебя? Вот как это вышло.

После моего отъезда Катерина по-прежнему писала мне, изредка я отвечал. Сам я не собирался продолжать общение, думал, все кончено. Мы уже не были ни друзьями, ни любовниками. Я больше не оплачивал ее счета. Но несмотря на это, ей удавалось поддерживать со мной связь. В основном она спрашивала о сыне. Рассказывала о себе. Я слышать ничего не хотел о ее французишке, и она ни разу о нем не обмолвилась. Как будто его не существовало. В августе она сообщила, что прилетает Москву на выходные. Мы договорились увидеться. Сейчас будет звать меня на свадьбу, думал я, когда ехал за ней в отель. Плохо же она меня знает, если надеется, что я соглашусь. Но нет. За ужином о женихе ни слова. Зато сама – высший класс. Прическа, каблуки, все, как я люблю. Не то что тогда, в Париже. В платье, которое я дарил на заре наших свиданий. Помню как сейчас, как мы его выбирали. Как она препиралась со мной, хотела заплатить сама. На меня нахлынули воспоминания. Но грустить не пришлось, вечер мы продолжили у нее в номере. Утром горячие круассаны (она сама бегала за ними в «Молоко») и завтрак в постель. Как в старые добрые времена. Но я не обольщался. Подумал, что ей захотелось тряхнуть стариной напоследок. Обычное дело перед замужеством. И тут она меня огорошила. Без долгих предисловий сказала, что приехала только ради меня. И просит вернуться к нашему февральскому разговору. Если мое предложение еще в силе, она хочет начать все сначала. Готова жить со мной хоть в Париже, хоть здесь, как я пожелаю. Я так и сел. Спросил, что произошло. И пока она рассказывала, судорожно соображал, как быть. С французом у нее ничего не вышло. Он оказался маменькин сынок. Философствовал, а сам не мог оплатить и квартиру. Здесь-то она и осыпала меня комплиментами.

Я, видишь ли, и женщин понимаю как никто, и надежный как скала. Словом, не чета французишке. В голове у меня вспыхнула искра. Перед глазами засветилось будущее, которого, я думал, у меня уже нет. Я снова мог выбирать. Я мог бы поехать в Париж и, с третьей попытки, завоевать этот город. Или еще лучше, забрать из Парижа Катерину и запустить новый проект (есть у меня одна задумка, и такой человек, как она, был бы здесь как раз кстати). А может, поставить управляющего, взять Катерину и на год-другой закатиться с ней в путешествие? Разве я не заслуживаю этого? Думаю, это будет моя последняя попытка обмануть свою колею. Как говорится, шанс финаль. И, ты меня знаешь, я им воспользуюсь.