Утешный мир - Екатерина Мурашова

Она же пока сама держится. На пределе, да, но – своими силами. Все явно запустилось гормональной перестройкой – обычное дело для дебюта всяческих психиатрий. Может ли быть потом «отлив», ремиссия? Может быть, я это знаю доподлинно.

Сколько я видела всяких шарлатанов, которые утверждали, что шизофрению можно лечить психодрамой, глубинной психотерапией, трансперсональной коррекцией или танцами! Порядочно. Встать в их ряды?

– Там, среди них, есть один, – напомнила о себе Алла. – Он говорит: держись, не сдавайся, тогда прорвешься. Я ему иногда верю, иногда нет.

Шизофренический голос, поддерживающий носителя симптома? О таком я ни разу до этого не слышала.

– Это тебе повезло. Но они у тебя вообще мирные.

– Так ведь и я сама мирная, – улыбнулась Алла. – Откуда бы взялось?

– Да, мирная. А еще умная и сильная, – твердо сказала я. – И тот твой голос прав: пока ходишь в школу, пока сохраняется социальное функционирование из того чертового обзора, у тебя есть шанс прорваться.

* * *

– Не сдавайте ее пока! – сказала я матери. – Ее мозг сражается. Ее демоны не слишком агрессивны, как иона сама. Антипсихотические лекарства уберут позитивную симптоматику, но одновременно снизят ее собственный защитный потенциал. Давайте еще подождем и обсудим, как вы можете поддержать ее в семье. Тут главное – не навредить.

– Спасибо вам! Я так надеялась, что вы именно это скажете, – со слезами на глазах сказала женщина.

Я ненавидела себя. У девочки была психиатрия. Сейчас или потом она приведет ее к краю… А нас учили: чем раньше начато лечение, тем лучше качество ремиссии. По крайней мере, первой из них… Я должна была направить их к специалисту.

* * *

Моя искренность с читателями имеет предел. Если бы не окончание этой истории в реале, я бы никогда вслух не призналась – так и носила бы в себе, как не неудачу даже, а этический казус, в котором я повела себя вопреки профессиональной этике.

* * *

Она гуляла на детской площадке. Бесполый на вид ребенок был в дутом розовом комбинезоне – наверное, девочка.

«Не может быть!» – подумала я и стала заходить справа – там должно быть родимое пятно. Висок прикрывала прическа, но она заметила мой пристальный взгляд и мои маневры. Присмотрелась и уютным жестом прижала ладонь к круглой щеке.

– Не может быть! – воскликнула она. – Неужели вы все еще здесь работаете?!

– Ага, – кивнула я, не найдясь, что сказать еще. Не спрашивать же у выросшей Аллы: «Как же тебе удалось не сойти с ума?»

– Ой, я так рада вас видеть! Вы знаете, я даже хотела потом еще к вам прийти, особенно когда беременная была, но думала, что вы уже не работаете, наверное, да и не примете без ребенка…

– Ну почему же…

– Мы к вам запишемся и придем, – твердо сказала Алла. – Ей уже два с половиной года, а она все еще с соской засыпает. Все говорят, что это безобразие, но я не знаю, как…

– Конечно, приходите, обсудим.

Я уже уходила, довольная, как налопавшийся сметаны кот, когда она окликнула меня:

– А вы помните, тот голос, который тогда велел мне не сдаваться?

Я молча кивнула, снова начиная бояться.

– Он потом был немножко на ваш похож! – Алла лукаво улыбнулась, а я сама ощутила на своем лице растерянную гримасу. – После школы они у меня вообще дрессированные стали. А сейчас я так с ней не высыпаюсь, что вообще ничего. Хоть на старом автобусе поезжай кататься, чтобы послушать…

Да, чуден мир. Много кем мне приходилось в жизни побывать, но вот голосом в чужой голове…

Читатели моей колонки и книжек часто говорят (или пишут): эка как вы ловко всякие сложные психологические случаи распутываете и как оно у вас все легко и складно получается! Гамма чувств, с которыми это говорится (пишется), многообразна: от искреннего восхищения (бывают же профессионалы!) до совершенно откровенного недоверия (привирает наверняка психолог, но ведь никогда же не признается!). Когда реплика не риторическая и подразумевает мой ответ, я прилежно и однообразно отвечаю, что я, разумеется, выбираю для своей колонки (книжек) самые яркие и показательные случаи, да и к тому же каждую историю всегда компилирую из нескольких 1) для соблюдения этических норм и 2) чтобы было поинтереснее читать. Сама же по себе повседневная работа практического психолога гораздо менее яркая и интересная, и в ней гораздо больше неудач, чем получается в публицистически-литературном варианте ее описания.

Но все равно количество данных реплик и удивлений таково, что мне показалось полезным и информативным для моих постоянных читателей описать типичный неудачный для психолога день. Причем речь здесь будет намеренно идти не о ярких, сложных случаях, в которых психолог так и не сумел разобраться (такое я регулярно описываю), и не о случаях крайне тяжелых, когда толком и помочь-то ничем нельзя (об этом я тоже писала неоднократно), – тут именно рутина, все достаточно просто и понятно, но, увы мне, неудача за неудачей.

Итак, типичный неудачный день практического психолога, то есть меня.

Вечерний прием, четыре семьи.

Первой по записи приходит женщина с девочкой неполных пяти лет. Семья приписана к нашей поликлинике. Девочка почти ничего не говорит – отдельные слова плюс машет руками. Инструкции вроде бы понимает. Явно задержка развития, но какой природы?

– Я не знаю, как с ней общаться, – жалуется мать. – Не слушается она. Говоришь ей, говоришь, а ей хоть бы хны. Мне лор сказал к вам сходить.

– Хорошо, обсудим. Но сначала давайте вашу карточку, – говорю я.

Мать протягивает мне тетрадку, в которой исписано от силы десять листов.

– А где основная карточка? Мне нужно узнать, как развивалась девочка, вердикты неврологов на первом году, последующих…

– А она дома, я не взяла.

– Плохо, но ладно. Тогда рассказывайте сами: беременность, роды, первый год жизни, как спала, ела, когда появилось гуление, первые слова…

– Нам аденоиды удаляли, – подумав, говорит мать. – Ох, и намучились мы! А еще знаете, как трудно все анализы собрать! Мы вот однажды пришли в поликлинику…

Пятнадцать минут напрасных попыток выяснить что-то по существу дела.

– Как вы играете с дочерью?

– Да она сама играет. Ей и не нужен никто…

Девочка между тем расставляет посудку, пытается имитировать еду, питье.

– Ей нужно, видите, это элементы ролевой игры. Но что вы вообще делаете вместе?

– В магазин ходим… Мячик я иногда с ней катаю.

Еще полчаса я пытаюсь объяснить матери, как и что можно было бы сделать.

– Я мать-одиночка, – важно и с некоторой обидой говорит она наконец. – Всё сама, вы это понимаете? Некогда мне это, я ее все лечу, вот когда аденоиды удаляли, знаете… Я думала, вы мне скажете, как сделать, чтобы она меня слушалась, а вы… ну ладно, всего вам доброго, пойдем мы…