Свое время - Яна Дубинянская

«Прости, Элиза. У меня дела».

Тяну руку, чтобы отключиться с волны; но внучка все-таки не довела синхронизацию до конца, оставшись чуть быстрее меня, и ответное сообщение активируется раньше, чем я успеваю завершить движение.

«Он мог уйти в плебс-квартал!»

«Почему ты так решила?»

«Он сам говорил. Когда мы с ним последний раз…»

«Когда он просил у тебя пару тысяч экво, а ты не дала? Забудь, маленькая. Они все, чуть что, угрожают плебс-квар­талом».

«Игар не такой!»

«Ты, безусловно, лучше его знаешь».

Выставляю зеленый фильтр иронии, хотя вообще-то не увлекаюсь этими игрушками. Но пускай задумается. О том, что она вообще может знать про своего давно уже взрослого сына. Ответное сообщение не появляется, и я с легким сердцем выхожу из коммуникации. Чешу загривок полусонной Паютке: все нормально, зверюга. Пора заняться настоящим делом.

Перед тем иду на кухню сварить кофе. Элиза при всем ее почтительном хронозамедлении все же забрала у меня малую толику личного времени, потому баловаться ретро-технологиями мне сегодня некогда. Нажимаю кнопку, и хроноадаптированная кофеварка мгновенно выдвигает на подносе чашку темного напитка с пузырчатой пенкой. Синтетический запах, синтетический вкус и явственное, ощутимое всеми органами чувств, отсутствие кофеина. Никакого удовольствия. Я просто хотел — смешно — протянуть время.

Возвращаюсь к панели.

Вот она, моя эквосхема. Она пульсирует и дышит, как живая, и я чувствую укол невольной вины, когда в ее безупречном организме, в ее прекрасном теле моею волей заводится юркая газово-синяя искорка — паразит, жучок. Направляю его в нужную ветвь — перед тем как провести социальный платеж по линии плебс-квартала. Готово. Теперь только смотреть.

Эквосхема синхронизирована по Абсолютным Часам, что очень удобно. Другие эквокоординаторы имеют с ней дело в реальном времени, а наиболее ушлые ее даже и обгоняют; можно лишь посочувствовать монотонности их работы и позавидовать терпению. Отслеживать эквопоток в хронореале — все равно что в древние времена наблюдать солнечный закат в высоких широтах. Красиво, но почти ничего не происходит.

Я вижу свою эквосхему быстрой, шевелящейся, живой. Щедрый поток моих благотворительных экво — минимальная сумма оговорена налоговым законодательством (и назвать ее минимальной без иронии не поворачивается язык даже у меня), однако правила хорошего тона предписывают эквокоординатору с репутацией не мелочиться на соцвыплаты, а репутация — мое всё; так вот, щедрый благотворительный поток устремляется в нужный отросток, и он растет, крепчает на глазах, вызывая физиологические ассоциации из тех лет, которые у меня тогда, увы, не было возможности удержать при себе. Увлекаемая этим потоком, движется синяя искорка. Я слежу.

Что я, собственно, знаю о плебс-квартале?

Не так уж много, но, во всяком случае, больше, чем поколение моего неизвестно где обретающегося сына, не говоря уже о биологических сверстниках Элизы. Для них плебс-квартал — данность, наделенная изначальными характеристиками жупела, архетип максимального падения и экзистенциального ужаса. Не будешь есть кашу — отдам в плебс-квартал. Не начнешь учиться как следует — ничего, кроме плебс-квартала, тебе не светит. Все это, конечно не более чем ритуальные поговорки: уже черт-те сколько абсолютных десятилетий население плебс-квартала рождается и умирает там, в своем едином на всех пространстве и времени. Никакого сообщения между миром обычных людей, живущих — по мере возможностей, счастливо — внутри своих индивидуальных хроносов, и плебс-кварталом давно нет.

Но я-то застал самое начало. Момент расслоения. Те былинные времена, когда на наших глазах и нашими же руками решалось всё.

Женька Крамер. Он был тогда моложе меня лет на двадцать, но, черт возьми, ни с кем у меня не получалось спорить так яростно и живо, на равных и всерьез, как с этим мальчишкой. Я и сейчас иногда с ним мысленно спорю; мелкая причуда старика, вроде Паютки на тактильном экране. Женька, разумеется, давно уже умер, будем надеяться, что своей смертью. В Абсолютном времени столько не живут, а тем более в плебс-квартале.

Крамер был идеологом примата Абсолютного времени, последовательным, харизматичным. По его мнению, которое он так здорово умел доказывать кому угодно (с понятными оговорками), хроноатомизация человечества могла привести оное только в пропасть: разрыв социальных связей, по Крамеру, неминуемо вел к упадку цивилизации, а перманентное состояние одиночества — к духовной деградации, — у него все всегда выходило складно, почти стихами. То, что предлагалось его последователям взамен, все эти «в единстве наша сила» и «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», звучало, на мой взгляд, недостаточно свежо, однако его харизма делала свое дело. Их собралось довольно много — сторонников хроноединства, добровольно выбравших плебс-квартал. Тогда, впрочем, такого понятия (и теперь, думаю, сугубо внешнего, сами себя они вряд ли так называют) еще не было.

И все-таки они остались в меньшинстве, а потому в резервации. Остальной мир предсказуемо выбрал хроносвободу, и я был одним из первых. Всегда важно быть одним из первых, застолбить территорию, взять в руки ключевые точки и захватить сферы влияния — а дальше можно не торопиться.

Крамер тоже был одним из первых; вернее, первым вообще. Но он ошибался в корне, с самого начала. Кстати, я честно старался открыть ему на это глаза. Я был бы рад иметь возможность и теперь иногда с ним спорить — в хронореале.

Они трепыхались довольно долго; черт, опять — но пусть будет, тогда никто еще не успел отвыкнуть от прежних понятий, так что в данном контексте он вполне уместен, один из невытравимых моих анахронизмов. Обобществив все, что только могли, от жилья до средств производства (не знаю, как насчет женщин, Женька в этом смысле был невероятно скромный, краснел и съезжал с темы), пытались что-то креативить, штурмовать объединенными мозгами, запускать масштабные проекты в самых разных и безумных сферах. Чем кончилось, все мы знаем. Кончилось, в частности, моими ежемесячными соцвыплатами под чутким надзором коллег и эквоконтрольных органов. Плебс-квартал дотируется полностью. Производят ли они хоть что-нибудь — сухую лапшу, презервативы, туалетную бумагу? — для своих скромных внутренних нужд, неизвестно, да и никого особо не интересует.

Гораздо интереснее, почему все кончилось именно так.

Крамер говорил: человек всегда был общественным существом. Главные наши ценности: семья, дружба, товарищество, корпоративная сплоченность, нация, народ. Важно чувствовать локоть, обороняться спина к спине, быть встроенным в цепочку, в общность таких же, как ты. «Счастье — это когда тебя понимают». «Пошли мне, Господь, второго…»

Может сложиться впечатление, будто он был неисправимым романтиком, Эжен Крамер, позабытый лидер пионеров хроноабсолюта, сгинувших в омуте плебс-квартала. Ничего подобного. Мне лично он излагал свои теории несколько иначе, с самых что ни на есть прагматичных позиций, и опорными понятиями его теории были «система», «валовое производство», «перераспределение», «человеческая масса», «человеческая единица» и тому подобные вещи, циничные и скучные. Женька все прекрасно понимал, кроме одного: что это не будет работать.