Хочу тебя любить - Елена Тодорова

– Да… Я боец.

Смотри, я не страдаю…

© Кирилл Бойко

– Ты меня многому научил, Чарушин.

– А ты меня, Центурион.

– Уф… Не называй так!

– Прости. Это я любя.

Сжимая кулаки, со злостью смотрю вниз, на двух самых близких для меня людей – лучшего друга и девушку, в которую я когда-то умудрился вмазаться насмерть. Задерживаю дыхание, чтобы тормознуть штурмовую атаку всех тех чертовых воспоминаний, которые, как бы я ни бился, хранятся в моей голове. Медленно выдыхаю, тихо отступаю и иду обратно на парковку. Но в груди уже горит огнем. Я не умею останавливать эту агонию. Приходится тупо терпеть.

– Все нормально? – Карина улыбается.

Мне не нужно делать то же, просто потому что никто не ждет, что я буду подыгрывать каким-то эмоциям.

– Поехали, – бросаю ей.

Небрежно маячу парням пятерней и забираюсь в салон. Завожу мотор прежде, чем Карина занимает пассажирское сиденье. Она молчит. Она, в отличие от Любомировой, никогда не лезет с расспросами. Даже когда я без каких-либо объяснений подвожу ее к общежитию, реагирует спокойно.

– Ладно… До вечера, да?

– Сегодня буду занят.

– Хорошо… Тогда пока.

Слегка подаюсь к ней, когда она тянется и на мгновение прижимается к моей щеке губами.

– Буду скучать, – сообщает это и краснеет.

А у меня, блядь, нигде не отзывается. Вот почему? Какого хрена?

Уже у двери Карина оглядывается и машет на прощание рукой. Я смотрю на нее и пытаюсь понять, что не так. Она красивая, уравновешенная и нежная. С ней все просто. Она не старается мной манипулировать и в принципе наебать не способна. Когда мы неожиданно столкнулись месяц назад в Киеве, я ее едва узнал. Смутно помнил лицо, имени так и не откопал в памяти. Но она подошла, прояснила ситуацию, и мне показалось, что это знак. Возможность остановиться и поймать какой-то релакс. Сколько можно лететь на максималках?

Отца на хрен вычеркнул из своей жизни. Любомирову – туда же. Не хочу о ней даже думать. Но, блядь, ведь думается! Ненавижу это. Если бы я понимал, в какой части мозга расположена эта душная яма, я бы вскрыл череп и без сожаления выгреб ее наружу. Я бы вырезал Любомирову отовсюду. Но она, как ползущая язва, захватывает весь организм со скоростью света. Сегодня увидел ее и понял – я весь поражен.

Остановка сердца. Срыв дыхания. Полный вынос мыслей.

Пауза, которая, если я не справлюсь вовремя, будет стоить мне жизни.

Зато Любомирова на меня так ни разу и не взглянула. Даже из любопытства не посмотрела. Настолько ей похрен.

Вечером я действительно работаю. Мне нужно закончить одну прогу. Почти удается полностью убрать все левые мысли и спокойно работать. Но стоит телефону зазвонить, за грудиной будто хлопушка выстреливает.

– Ты дома? Хочу заскочить.

Душỳ черную ревность. Заталкиваю ее в самый дальний угол. Гвоздями забиваю. Даже если Чара ебет Любомирову, мне похуй. Меня это больше не касается.

– Поднимайся, – вижу в окно его тачку.

Отключаюсь и иду на кухню. За две минуты, которые у Чарушина уходят на то, чтобы добраться до моей квартиры, достаю бутылку водки и две стопки. Если откажется бухать, сам буду. Иначе не вывезу.

Решение верное, потому как Чара появляется и сходу пихает мне пачку бабла.

– Тут сто пятьдесят. Варя просила передать. Остальное позже.

Опрокидываю в желудок рюмку, прежде чем ответить.

– Где взяла? Ты дал? Или батя? Слышал, они с англичанкой снова сошлись.

– Варя работает.

– Где? На трассе, блядь? – ухмыляюсь, хотя мне невесело.

Нутро разрывает. И водяра сейчас, как бензин на источник огня. Шарахает со спецэффектами. Перед глазами пятна. В голове свист.

– На хуя ты так? – злится Чара.

– А ты на хуя? – рявкаю неожиданно и луплю ладонью по столу. Для самого себя неожиданно. Давно таких эмоций не испытывал. С того самого дня, как бросил Любомирову на той проклятой колхозной свадьбе. – Таскаешься с ней, ко мне на хрена приперся?! Знаешь же, что ненавижу… Ее! Бабло забирай. Передай, что не надо мне. Забыл давно.

– Так и сказать? – на контрасте со мной чрезвычайно спокойно уточняет. – О долге забыл? Или ее?

– Все забыл!

Вторую заливаю. Обжигает глотку. Кровь с шумом разгоняет.

– Не могу ей этого передать. Соррян, – с кривой ухмылкой «седлает» стул.

Подпирая лапой рожу, сканирует меня взглядом.

– Почему же?

– Потому что пиздеж голимый. Я хуйню не разношу.

Пока я стаскиваю со всех извилин мысли, Чара тянется к бутылке и разливает водку по стопкам.

– Дай закусить, ну? – очередную ухмылку давит.

Метнувшись к холодильнику, бросаю перед ним упаковку нарезанного сырокопченого сыра и такую же упаковку салями. Чарушин выпивает и закидывается жрачкой. Я тоже не грею – опрокидываю свою стопку. Но не закусываю. Выдыхаю носом, слизистую будто огнем продирает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А Чара дальше лыбится.

Счастливый, видимо. Сука.

– По поводу Вари, – вроде как между прочим. Будто не из-за нее сюда приперся. – Не знаю, что там у вас произошло, и зачем ты деньги ей давал, но, понимаешь, у нее случится истерика, если ты не примешь долг. А ей, сам знаешь, нервничать нельзя.

– Очередной шантаж?

– Очередной?

Молчу. Прижимая к губам кулак, зло смотрю из-подо лба.

Очевидно, Любомирова Чаре не поведала, зачем я давал ей деньги. Конечно, кому такое расскажешь?! Перед ним хорошенькой хочет быть. Выдать бы все махом, но какая-то хрень не дает открыть рот.

Зато Чара продолжает вещать.

– И насчет Ильдаровича, – говорит он, разливая по стопкам водку. – К нему вернулась только Валентина Николаевна. Варя в общаге сейчас живет.

Вот тут я выпадаю. Не то что челюсть роняю. Все внутри обрывается.

– Что значит, в общаге? Ты, блядь, серьезно? – выдыхаю хрипло. – Как до этого дошло?

– Варя не захотела с ними жить. А Валентина Николаевна решила надавить, турнув ее из квартиры. Думала, что быстрее прибежит к Ильдаровичу. Но Варька, блядь, упертая, – качает головой, впервые выказывая какие-то эмоции. – В общем, сам знаешь.