И всё, что будет после… - Наталия Новаш

Она тоже внимательно его оглядела и, видимо, угадав южную родную кровь, кивнула ему насмешливо и по-свойски:

– Пужливый ты, а ещё милиционер!

Жора опешил. Ему было не до шуток – кто-то по-прежнему цепко держал за плечи.

На старуху напал приступ кашля.

– Да видела я тебя в форме! Дачка у меня в Поставах… – откашлявшись, засмеялась цыганка. – Ко мне! – крикнула она сердито и хлопнула два раза в ладоши.

Жору наконец отпустили. Большие крылья взметнулись над головой, и какая-то чёрная птица – то ли ворон, то ли сорока, но, точно, не попугай, опустилась на плечо цыганки.

– Караулит!.. – закашлялась та опять, как заядлый курильщик, и погладила свою птицу.

Жора невольно сделал движение головой, окинув взглядом двор, словно отыскивая нуждающиеся в охране ценности, и старуха снова засмеялась:

– Что, думаешь, нечего у меня караулить?.. Пайдзём, паглядишь! Такое ёсть, чаго ни у кога няма. – Она резко повернулась и с птицей на плече энергично зашагала мимо сарая, призывая за собой Жору.

Глядя под ноги, чтобы не наступить на грядки с луком и бураками, он вдыхал сильный укропный дух, перебивавший все садовые ароматы, и впервые за целый день как-то пришёл в себя – вспомнил свою Одессу, жаркий юг и дыни на тёткиной даче.

– Стой! Осторожно… – сказала цыганка, и Жора, внезапно почувствовав ударивший в ноздри запах спелых яблок, глянул себе под ноги и пошатнулся, потому что неожиданно увидел себя в райском саду, который вдруг ушёл из-под ног вместе с опрокинувшейся землёй…

Цыганка поддержала его за локоть. Он стоял над кручей. Под ногами почти вертикально вниз уходил крутой откос – склон зелёного холма, усаженный яблонями, ветки которых ломились от спелых яблок, и где-то далеко внизу шумела по камням быстрая речка.

Если десять минут назад Жора засомневался, попал ли он в Идалину, то сейчас он задал себе вопрос: а не снится ли ему это всё во сне, и не попал ли вовсе в какой-то другой мир? Откуда здесь спелые яблоки в такое время?

Конечно, это был южный склон – защищённый от ветра, и выкошен был не в первый раз – отросшая вновь трава пахла после жаркого дня как где-нибудь в горах у горной реки. Кое-какие деревья, приземистые и низкорослые, согнулись под тяжестью совершенно зрелых плодов. Жора видел белый налив, лопавшийся от сока, спелые жёлтые груши, красные бока малиновки. По тёмно-зелёной лоснящейся восковой кожице он узнал крымский сорт, которому ещё зреть и зреть и которого прежде в здешних краях не видел.

Сразу вспомнилась летняя ночь в горах, шум горной речки внизу и такой же вот сад в тумане. Их мальчишеская пионерлагерская компания залегла в зарослях ежевики и готовилась совершить налёт… Но редкий глухой лай собак вдали, вой шакалов где-то совсем рядом и свет в шалаше сторожа так и не позволили им решиться…

Изумлённый Жора повернул голову и заметил, что хозяйка стоит у него за спиной под красной от яблок малиновкой и с довольной, чуть заметной ухмылкой наблюдает его реакцию. Видно было, что восхищение новых людей для неё привычно, и она очень гордится своим садом. Она сорвала самое крупное яблоко, треснувшее от спелости, и протянула Жоре.

– Спасибо… – промямлил он, как потерявший маму ребёнок, которого чужие люди в утешение угощают конфетой. – Вы не скажете, куда я… попал? Это… Идалина? – Он вдруг вспомнил, зачем зашёл в этот двор.

– Идалина это, – подтвердила цыганка. – Больше такого сада нигде нема.

– Вы правы, – спохватился Жора, что забыл сказать комплимент. – Сад так сад!

– И купцы наезжают… Купцов хватает! Со своими ящиками на машинах – из Вильни едуть, каб яблыки маи замест южных в городе продать. Пенсия-то у меня двадцать рублей…

«Сколько? – не поверил Жора. За свои адидасовские ботинки он заплатил втрое и радовался, что купил по дешёвке.

– А так и живу… – махнула она рукой. – Кабанчика ещё для дачки держала. Теперь – не… Гэты – паследни. Силы нема. А ну их…

Она снова закашлялась, в груди у неё засвистело.

Жора подумал, что раньше бы непременно сказали, что у неё чахотка.

– Опухоль у меня признали… Операцию, казали, поздно. Дочка сразу – дом продавать. А я говорю – не… Помирать, так здесь. Да кто тут его купит, дом. – Она с усмешкой кивнула туда, на деревню. – Вон, они все стоят, непроданные…

И Жора вспомнил мёртвые пустые дома. Забитые… слепые окна.

– Печка моя прогорит. Пойдём…

Жора нерешительно покрутил в руке яблоко и двинулся за хозяйкой следом.

– Да ты ешь! – Обернулась она, смеясь. – Лет десять после того живу… Врачи ошиблись. Мы с тобой не от рака помрем…

Стыдно стало, Жора почувствовал, что краснеет, как это яблоко. И вдруг вспомнил: «Рука… Что же это она хотела…?»

У крыльца старуха пропустила его вперёд:

– Праходь!

Птица по-прежнему сидела у неё на плече.

Жора поднял корзину с брикетом и поставил к печке на земляной пол, который видел впервые в жизни.

Маленькое оконце в противоположной стенке давало немного света.

– Кури! – разрешила хозяйка.

Он предложил и ей. Та не отказалась, прикурила от уголька.

– Иностранцами интересуешься?

Жора не успел ответить. Птица вспорхнула на печку. Он закашлялся от удушья и едкой пыли – брикет, брошенный цыганкой в щепки, начал дымить.

Разное было в её взгляде. Хитрость досужей сплетницы, по-деревенски болтающей языком, и загадочное знание цыганки.

Наконец, она покачала головой:

– Эко тебя послали… Одного да пешком. Много ли наработаешь? У них ведь машина… Ай, какая машина! Заглядение! Фюи-ить – и нема! Ищи ветра в поле.

Старуха внимательно посмотрела на Жору.

– Или там ничего не знают?

«Там всегда ничего не знают, когда не хотят знать!» – Полдня назад с раздражением и досадой он почувствовал бы себя мальчишкой в действительно дурацком положении.

Сейчас его больше занимал земляной пол.

Он не знал, что люди могут ещё так жить. Стол да лавка, да чугунки на печке, что служит плитой и кроватью и обогревает две половины дома. А эта печечка у самой двери, что топила цыганка, видно, летняя, чтобы не трогать ту громадину. Видел он такие печки. Они – в каждой хате. Там, за перегородкой, куда ведёт тяжелая дверь из дубовых досок, закрывающаяся на железную щеколду, наверное, зала – светлая половина для праздников и гостей или спальня для всей семьи. Может, там и пол деревянный. Зимой, наверное, и сама хозяйка там спит, потому что тут, у самой двери на улицу, отделённой летней печуркой, под лоскутным одеялом на железной кровати ночевать можно только летом.

– Дивишься, як я живу? – засмеялась цыганка. – В наших краях не гэтак, правда… Спачатку и я дивилась. Але потом привыкла…