В любви брода нет - Галина Владимировна Романова

Посетитель между тем перешагнул через бездыханное тело, натянул на руки кожаные перчатки и включил компьютер. Искать долго не пришлось. В папке «мои документы» значился всего один файл, озаглавленный фамилией Севастьянова. Мужчина просмотрел его за считаные минуты, запомнив адрес и телефон. Потом удалил файл, отключил компьютер и через пару минут покинул квартиру.

Его никто не видел, в этом он был абсолютно уверен. А если и видел, то вряд ли обратил внимание на мужчину, что вышел из крайнего — совсем другого — подъезда и быстро завернул за угол дома. Его приметы мог бы без проблем обрисовать Шершнев, но карьера частного детектива закончилась вместе с жизнью, поэтому заинтересовать следствие в плане свидетельских показаний Эдик ничем не сможет.

Все прошло нормально. Пока нормально. Оставалась еще эта Севастьянова, которая наняла парня следить за конторой по продаже недвижимости с одной ей ведомой целью. То ли старушенция просто собирала сведения, желая туда обратиться за помощью, что вряд ли. То ли… оказалась на редкость проницательной. Это было уже хуже. Правильнее сказать, это никуда не годилось. И исправлять ситуацию нужно незамедлительно, пока еще бабка не пустила кругов по воде.

Мужчина сел за руль старенького «Москвича», который оставил далеко от дома сыщика. Завел мотор и без лишних раздумий поехал по адресу, считанному с компьютера ныне покойного Эдика Шершнева…

Назаров проклял все на свете. Начал с градостроителей, намудривших с Верхней Нагорной. Плавно перешел к своей незавидной доле, заставляющей его ползать пешком по грязной окраине города. А закончил Севастьяновой, навлекшей на него еще одну, по его понятиям, совершенно лишнюю головную боль.

К дому, где этой дамочке с благими намерениями, вымостившими известно куда дорогу, заблагорассудилось нанять себе детектива, Назаров подошел почти через час бесконечных блужданий. Грязью, налипшей на его ботинки, смело можно было зашпаклевать стену в его кабинете.

Сан Саныч подошел к нужному подъезду. Шуганул бродячую собаку и принялся очищать подошву об острый металлический штырь, приваренный к трубе, на которой держался подъездный козырек. Потопал ногами, стряхивая с них остатки липкого чернозема, и двинулся к дверям. Собака продолжала забегать вперед, путаясь в ногах и раздражая и без того озлобленного участкового.

— Пшел вон!!! — прикрикнул на собаку Сан Саныч и угрожающе топнул ногой.

— Да не гоните вы его, — вдруг раздалось откуда-то сверху.

Назаров вышел из-под козырька и поднял голову. Из форточки первого этажа, свесившись почти наполовину, на него смотрела миловидная женщина лет тридцати и приветливо улыбалась. На ней был ситцевый халатик до колен и белоснежный передник с кокетливым кружевом понизу. Голова ее была повязана такой же белоснежной косынкой.

— А это ваш пес? — Назаров взялся двумя пальцами за козырек, чуть приподнимая форменную фуражку.

— Нет. Он приблудный, — пояснила дамочка, стоя на подоконнике и сгибаясь почти вполовину.

Было видно, что ей неудобно стоять, высунувшись в форточку. Но она для чего-то это сделала, не из простого же желания позубоскалить. Все выяснилось менее чем через минуту.

— Это наш сыщик его прикормил, — проговорила женщина и пытливо уставилась на Назарова. — Всегда что-нибудь ему приносил, а то и пончиками своими делился.

— Хороший, наверное, человек, — неопределенно произнес Назаров, по ходу соображая, как бы потактичнее ее расспросить о Шершневе.

— Не знаю, если честно, — призналась женщина и спросила: — А вы к нему, что ли?

— Да вроде… — неуверенно промямлил Сан Саныч. — А он у себя, не знаете?

— Не видно что-то. Второй день не видно. — Глаза у женщины вдруг забегали, она еще сильнее протиснулась в форточку и громким шепотом проговорила: — Вы бы зашли ко мне, товарищ милиционер. Мне не очень удобно так стоять.

Назаров вошел в подъезд, поднялся на четыре ступеньки и, обнаружив молодую дамочку у открытой двери, вошел в ее квартиру.

— Назаров Александр Александрович, — представился он и полез в карман за удостоверением.

— Ой, да не нужно этого! Я и так вижу, что вы человек хороший, — беспечно отозвалась женщина и жестом пригласила его в кухню. — В комнате у меня ребенок спит. Я в декретном отпуске сейчас. Малышу всего полгода. Вот и торчу дома. Обычно мы гуляем в это время, но третий день промозгло как-то, вот дома и сидим. Малыша уложу и на кухню. То обед, то ужин, а то и просто в окно глазею. Комната у нас одна, и то окно выходит на свалку. А кухня вот во двор. Все и вся как на ладони…

— И Шершнева Эдуарда вы частенько видели? — вовремя ввернул вопросец Назаров, понимая, что про окно дамочка не просто так завела разговор.

— Вчера! — очень быстро ответила она, словно ждала его вопроса.

— С утра или… — Он даже договорить не успел, как она его перебила:

— Утром. В девять, как обычно. Я в это время Виктора кормлю у окошка. Ну, и воробышки по подоконнику прыгают, гули-гули там всякие. Сами понимаете, не побалагуришь, не накормишь… А тут Эдик пришел. Он иногда на машине приезжал, на зеленых «Жигулях» шестой модели. Но вчера пешком пришел, это точно. Как всегда, барбоса своего накормил. И вошел к себе. Его дверь справа, если вы успели заметить. Он вошел и…

— И что? — Назаров глазами поискал табурет и уселся на него без разрешения — так устал от блуждания по грязи, что было не до условностей.

— Что! Войти-то он, вошел, а вот выйти… — Она вдруг выдвинула из-под стола еще одну табуретку, села прямо напротив Сан Саныча и, страшно округляя глаза, проговорила: — Он не вышел в положенное время, понимаете!

— Нет, если честно. Он что, всегда уходил в одно и то же время?

— Да! В том-то и дело, что в одно и тоже время — в шесть вечера! Даже если днем куда отлучался, всегда возвращался к шести. Даже за десять минут до шести возвращался, бзик у него, что ли, такой был, не знаю. А может, сам себе распорядок дня установил и решил ему следовать. Только вчера он не вышел из квартиры и пса не накормил. И в окошко мне не помахал, как обычно. — И она показала, как Эдик махал ей в окошко. — Странно все это!

— Да что же здесь странного! — возмутился Назаров, из последних сил сопротивляясь своей подозрительности и с тоской понимая, что, наверное, он опоздал. — Ну, ушел человек чуть раньше или чуть позже и…

— Да?! А дверь почему не запер?! — в сердцах воскликнула молодая мамаша, тут же поняла, что сболтнула лишнее, и мгновенно прикусила язык.

— Та-аак… Вас как вообще зовут-то, милая женщина?

— Марина, — глухо обронила она, не поднимая на Назарова глаз.

Он с минуту рассматривал затейливый узел, которым она завязала косынку на темени. Потом перевел взгляд на ее руки, судорожно теребившие край передника. Вздохнул обреченно и потребовал: