Княгиня Ольга. Огненные птицы - Елизавета Дворецкая

С удивлением Лют приметил среди русов не только Ивора – тот со своими четырьмя сотнями из Вышгорода давно уже был в Киеве, – но и Тормара витичевского. Почему Тормар оставил свою крепость, ради чего явился в Киев?

Ближе всех к княжескому престолу на возвышении сидели двое: рослый мужчина с сединой в бороде – Олег Предславич, родной внук Олега Вещего, бывший киевский и бывший моравский князь. Сейчас он был лишь изгнанником, а благодаря родству с деревскими князьями привез Эльге весть о гибели мужа и сватовство Маломира. В кровавой страве он не участвовал, ссылаясь на то, что Володислав – его зять, но сохранял и при Эльге все права близкого родича. Рядом с ним сидел красивый собой, рослый молодой мужчина с рыжей бородкой и длинными, заплетенными в косу рыжими волосами – Пламень-Хакон, или Акун, как его звали славяне, родной младший брат Ингвара.

Возле них оставалось свободное место для воеводы. Мистина прошел туда, на ходу здороваясь со всеми; четверо его телохранителей остались у дверей, среди других таких же, а Лют без раздумий сел на пол возле ног брата, как с детства привык сидеть возле ног отца. Уселся и окинул лица вызывающе-веселым взглядом: ну, кто на нас? На него смотрели с любопытством. Многие хотели знать, как Мистина поступит с сыном Свенельда и челядинки, став ему «в отца место» – оттолкнет или приблизит? Впрочем, прими Мистина другое решение, показал бы себя глупцом, а за глупца его не считали даже самые ярые недруги. В одно лето Мистина потерял отца-воеводу и князя-побратима, двух ближайших людей, чьей опорой был и на кого сам опирался. Где ему было искать поддержки, как не в другом сыне своего отца?

Вошла Эльга, и все в гриднице встали. Она была в белом – белое платье, белый хенгерок с серебряными застежками на груди, белый кафтан, отделанный лишь тонкой полосой бело-синего шелка. Ожерелье из крупных жемчужин и смарагдов – очень много лет назад Мистина привез ей его как дар от будущего мужа. Белый шелковый повой обвивал голову и шею. На тридцатом году княгиня была еще так свежа и хороша собой, что затмила бы любую молодую деву.

Скользя взглядом по лицам – никого не пропуская, – и приветливо кивая, княгиня прошла к престолу. Села на левую половину, на обшитую куньим мехом подушку. Правая, мужская сторона, оставалась непокрыта, и на ней лежал позолоченный шлем Ингвара. Эльга сама велела положить его сюда, хотя каждый взгляд на него разрывал ей сердце и вынуждал сдерживать слезы. С этим шлемом сам Ингвар как будто был здесь – но его не было. И не будет больше никогда. Его лицо – с простыми чертами, порой сосредоточенно-нахмуренное, когда он пытался уловить ход уж очень сложной мысли, но решительное и честное, живо стояло у нее перед глазами. Не верилось, что эта бровь, сломанная рубцом от давней, времен войны с уличами, раны, и шрам галочкой возле переносицы, и рыжеватая бородка уже много дней как обратились в прах. Никогда больше не будет с ней ее мужа, ее товарища и соратника, с которым они вместе почти двенадцать лет назад взошли на Олегов стол. Теперь она одна.

Пока не приедет из Новогорода сын и не займет свою половину престола.

Когда Лют встретил взгляд Эльги, ему показалось, будто глаза ее и улыбка на неуловимо краткий миг стали теплее. Словно она тайком выделяет его из всех, как будто он ей ближе и дороже, чем прочие. И поразила красота ее смарагдовых глаз – точно как камни в ожерелье, только ярче. Дрожь пробрала от восхищения. Почему он раньше не замечал, какая это красивая женщина? Был слишком юн для этого?

Невольно Лют коснулся витого золотого колечка у себя на мизинце и оглядел гридницу. Белые кафтаны – как на нем и Мистине, как на Эльге и Акуне – едва не превосходили числом цветные. Более половины гридей из погибших в один час с Ингваром приходились сыновьями, внуками, младшими братьями, зятьями кому-то из бояр, русских и полянских. Общая печаль собрала здесь цвет киевской знати. И она же должна была вскоре повести их в бой.

Чашник поднес Эльге большой турий рог, окованный позолоченным серебром.

– Да благословят боги совет наш, да не оставят нас деды мудростью своей! – с привычным усилием Эльга подняла рог на двух руках, потом поднесла к лицу, отпила немного и передала Пламень-Хакону. – Да примут боги с честью великой дух мужа моего Ингоря и дружины его!

– Да славны будут Перун и Волос, боги наши, – сказал он. – Да примут боги с честью великой дух брата моего Ингвара и дружины его!

– Да славна будет княгиня наша Эльга, – Мистина принял у Акуна рог, – князь наш Святослав, и да примут боги и деды с честью великой дух князя нашего Ингвара!

Все склонили головы. Мистина отпил и передал Тормару. Остальные сели.

Рог неспешно поплыл дальше вдоль скамей. Эльга вновь села и оглядела собрание.

– Прибыл гонец, – начала она, – от деверя моего, Тородда сына Ульва, посадника нашего в земле Смолянской. Он со своей дружиной и Равдан, воевода Станиборов, ведут нам на подмогу три сотни ратников. Решили не дожидаться Святослава с его дружиной, а выступить поскорее. К первому снегу можно их ждать в пределах земли Русской. А вы что скажете, мужи нарочитые? Тормар?

О состоянии витичевских сотен она знала, но хотела, чтобы бояре услышали все сами. После Тормара старейшины родов рассказали, сколько каждый готов выставить и чем ратники будут вооружены. Каждый из этих людей правил родом численностью в несколько сотен голов и мог собрать дружину человек из тридцати-сорока. Ларник возле ее престола – морованин Благомил, царапал бронзовым писалом по воску дощечек, отмечая численность и потребности каждой дружины.

– Я знаю, никто из нас не посрамит памяти Ингвара, когда двинем мы рать на землю Деревскую, старый Олегов уклад защищать, – продолжала Эльга, поглядев на турий рог, что к тому времени уже доплыл до дальнего края скамьи. – Но войско без воеводы – что меч без рукояти. Мистина Свенельдич много лет был воеводой Ингвара, и я себе другого не ищу. Но на днях иные из вас говорили мне, – взгляд ее остановился на Честонеге, – будто не доверяют ему. Скажите сейчас, при мне, при нем и при дружине, – в чем причина? В чем его винят?

Лют подобрался, его глаза, устремленные на боярина, сердито сузились. Честонег был главой старинного и многочисленного рода Избыгневичей; благодаря отцу он вошел в свойство с самим Вещим и сейчас считался сватом княжеской семьи. Именно его полянские старейшины снаряжали говорить с князьями.

Честонег оглянулся на сидевших близ него – Войнилу, Видибора, Дорогожу – и поднялся. По виду полянские бояре уже мало отличались от русских: надевали такие же кафтаны с отделкой из греческого шелка, лишь пояса у них были тканые, а не кожаные с бляшками, какие оружники добывали у противников – хазар и печенегов.

– Не я говорю – земля Русская говорит, – начал Честонег. – Деды наши в свои времена отдали власть над собой Олегу Вещему. Мы, мужи полянские, внуки их, приняли Ингоря. Не все меж нами гладко шло, боги видят, но мы от своего слова не отступали и по край могилы были ему верны. Его обида – наша обида. В том мы на золоте клялись перед ликами богов и на том стоим. Вот рать собираем, чтобы за кровь его и прав попрание мстить, чтобы сыну его и тебе землю Деревскую вновь в покорность привести. Но хотим знать – нет ли измены близ престола Олегова? Не получит ли деревскую дань тот, кто сам в гибели Ингоря виновен?