Щучка - Маша Ловыгина

— Так если он любил Зину, — задумчиво начала Маша, — то почему…

— Много он кого любил, — усмехнулась Тоня. — Хотел, может, и одну Зинку, да ей, видимо, того не надо было. Погналась за счастьем, а его и не оказалось…

«Разве не оказалось? — подумала Маша. — Было, было у Зины счастье. И любовь была…»

— Пошла я спать. Прям глушит, — Тоня с сожалением посмотрела на пустую ёмкость. — Давай, до завтра.

— Спокойной ночи, — Маша завернула остатки закуски в газету. — Я пойду пройдусь?

— Иди. Только, — Тоня покачала головой, — аккуратнее там. Бог его знает, что с Валеркой приключилось, и кто по округе нынче шастает.

— Я до моста пройдусь и обратно.

— Дверь проверь. И стукни мне в стенку, что мол пришла. А то я волноваться буду.

Это было сомнительно, так как Тоню хорошо развезло, и ещё бы чуть-чуть — она бы захрапела прямо на скамейке.

Маша вышла из пансионата и быстрым шагом направилась в обход, вдыхая вечерний воздух, наполненный запахом цветущего шиповника. Взглянув на экран телефона, перешла на бег. Шум реки услышала издалека, когда стала спускаться с пригорка. Сердце ухало от свежести, темноты и неясных шорохов. Когда под ногами скрипнули доски мостика, Маша огляделась и произнесла:

— Я здесь!

Где-то у берега, совсем близко, в густой заросли осоки раздался громкий всплеск. Маша вздрогнула и подошла к перилам, глядя на бегущую внизу серебристую воду. Сейчас стало заметно, что такие же одиночные всплески возникали то тут, то там — рыба радовалась наступившей прохладе и обилию насекомых, одуревших за день и фланирующих совсем низко. Маша подёргала за поручни и несколько раз подпрыгнула на месте, проверяя крепость моста — слишком уж хилым он выглядел. Впрочем, предназначался он исключительно для пеших прогулок, просто давно не реставрировался: доски ссохлись по длине, оставляя просветы. Краска облупилась и прилипала к ладоням коричневой мелкой стружкой, которую потом можно было отколупать только ногтем. Пахло свежестью с примесью цветочного букета. Звук бегущей воды перебивал все остальные звуки. Маша закрыла глаза и вспомнила, какие громкие концерты выдавали лягушки у родителей в Сажнево…

— Как хорошо, что ты мне написала. И не уехала…

Голос за спиной прозвучал совершенно неожиданно. Маша и не заметила, как погрузилась в воспоминания, отвлеклась, перестала контролировать время и место.

— Катя, я рада, что вы пришли.

— Ну а как же, деточка, — домоправительница Цапельских огляделась. — Как же я могла не прийти… Но почему здесь?

— По-моему, здесь очень живописно, — Маша снова облокотилась на перила и пнула ногой валявшуюся сухую ветку. Проследила, как её унесло течением в темноту. — Как он?

— Как… — Катя вздохнула.

Они стояли совсем близко друг от друга, касаясь плечами, и только благодаря этой близости Маша расслышала тихий вздох. Катя поёжилась и стянула концы тёплой шали на полных плечах:

— Очень, очень переживает!

Маша скосила глаза на её дрожащие руки:

— Скажите, Катя, вам не кажется, что Косте следует повзрослеть?

Катины губы моментально сжались в кривую нить. Её лицо помрачнело, словно его заволокло тучей:

— Не заставляйте меня разочаровываться в вас, Маша! Не надо думать только о себе. Вы же всё прекрасно понимаете! Он переживает не за себя, а за всех. Его долг перед семьёй — сохранить и преумножить наследство. Это гарантия и его благополучной жизни. А ещё — ответственность и миссия, — благоговейно проговорила Катя. — Не надо тягаться с семьёй и рвать мальчика на части. У Кости такая душа…

— Тонкая… ранимая… — продолжила Маша. — Да, да, я в курсе. Мне уже всё популярно объяснили… Странно, что Костя сам не предупредил меня об этих условиях.

— Наверное он надеялся, что вы окажетесь… — Катя стушевалась.

— Нет, я из простой семьи, если вы об этом, — передёрнула плечами Маша. — Я позвала вас, чтобы поговорить о другом. И очень благодарна, что вы отозвались на мою просьбу. Скажите, появились ли какие-то новости об Аркадии?

— Это был сердечный приступ. Видите, как банально. Завтра похороны, — Катя достала платок и приложила его к глазам. — Мы уедем утром в город. Вы… — она облизала губы, — наверное тоже хотели бы…

— Боюсь, что это невозможно. Не хочу раздражать семью своим присутствием в непонятном качестве, — усмехнулась Маша. — Все против наших отношений. Но находиться в Николаевском мне никто не может запретить, не так ли?

— Да, конечно, — растерянно ответила Катя, — Хоть мне и кажется странным это ваше желание. Решайте сами. В конце концов мы одинаково печёмся о благополучии Костика, правда?

Губы Маши дрогнули в ироничной улыбке.

— Типа того…

— Где же вы остановились? — поинтересовалась домоправительница.

— В пансионате. Вон там, на втором этаже, — Маша махнула рукой в направлении здания. Там ремонт, но меня это не напрягает.

— Но как…

Пара крупных птиц с криком внезапно промчались мимо них, заставив вздрогнуть и крепче вцепиться в перила. Катя мелко перекрестилась и закрутила головой:

— Что это? Вы слышали?

— Что? Птицы. — Маша стала вглядываться в прибрежные заросли кустов, откуда сорвались пернатые, но ничего подозрительного не увидела. Пожав плечами, продолжила: — Я не собираюсь вешаться на Костю и уговаривать его отказаться от наследства — это было бы глупо… И, если честно, осталась я здесь вовсе не из-за него.

— Вот как? — брови Кати взметнулись вверх. — Позвольте полюбопытствовать — какая же причина заставила вас так поступить? Уж явно не пейзажи Николаевского? — голос Кати стал сухим и холодным.

Маша тут же среагировала на перемену в настроении женщины. Развернувшись к ней лицом, она спросила:

— А если бы я была беременна от Кости?

— А вы беременны? — домоправительница упёрлась взглядом в живот Маши.

— Нет. Вряд ли Костя готов к подобным переменам.

Катя выдохнула:

— Вы так просто об этом говорите, что мне уже кажется, что Серафима Николаевна права! От вас можно ожидать чего угодно!

— Я вам так скажу, — Маша почувствовала, как горячая волна вновь подступает к её горлу. — Я не знаю, что происходит, но всё это неспроста! И этот уголовник, отец Люськи, тоже… — она сжала кулаки.

— Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросила Катя, отступая на шаг.

— Я видела нож!

Катя не отвечала.

— Я его видела! Он из того набора. Того, серебряного! Из вашего дома. Я боюсь только одного — что Люську обвинят в преступлении. Но он этого не делал, я точно знаю. И смогу это доказать!