Вторая жена - Луиза Мэй

его сторону, довольствуется тем, что обходит ее и закрывает наружную дверь. Все мнутся в замешательстве, полицейские топчутся на месте, даже родители Каролины, которые тысячу раз бывали в этом доме, не осмеливаются пройти в гостиную и присесть.

Каролина не может пошевелиться из-за Матиаса, человечка-присоски, скулящей пиявки; наконец ей удается извернуться и наклониться к нему, она шепчет что-то ему на ухо, спрашивает:

– Может, сядем? Эй, Матиас? Ну же!

Малыш слегка отпускает ее, она подходит к дивану, но он и там усаживается ей на колени и снова прилипает.

Сандрина поздравляет себя с тем, что ничего не чувствует. Все эти дни она готовилась к худшему, твердила себе, что все кончено, и это сработало, а иначе при виде Матиаса, до краев переполненного любовью, она бы обязательно расплакалась, ведь за все это время она не получила от него ничего, кроме вежливого безразличия, в лучшем случае – молчаливое согласие на ласку, редко взаимную. При всей странности происходящего Сандрина делает, что положено: она берет поднос с тартинками из белого хлеба и входит в гостиную.

Анн-Мари вежливо улыбается, завидев ее в роли прислуги, и даже приподнимается навстречу.

– Здравствуй, Сандрина, погоди, я помогу.

Но Сандрина говорит:

– Нет, что вы, Анн-Мари, не стоит. – И ставит поднос на журнальный столик.

Затем молча ждет, что ее представят первой жене, а та глядит на нее с выражением, которое невозможно понять.

Кажется, время остановилось. Патрис смотрит на Сандрину, Анн-Мари – на Каролину, Каролина – на Матиаса, полицейские – на его отца. Наконец отец Матиаса выходит из оцепенения; оторвавшись от пятна на полу за диваном, он смотрит на Сандрину и говорит:

– Это… это нормально, что ты ее не помнишь, это Сандрина… она, я встретил ее после твоего, после того как ты… она живет с нами с недавнего времени… – Потом, поколебавшись, добавляет: – Она очень ласкова с Матиасом.

Анн-Мари и Патрис дружно кивают, и Каролина отвечает только:

– А, хорошо, добрый день, Сандрина.

Неловкость никуда не исчезает, но Сандрина не обращает внимания на тяжелую атмосферу и старается по возможности превратить нелепую встречу в нечто не выходящее за рамки обыденного.

Она идет на кухню за подносом со стаканами, соками, вином и пивом; за окном шумит дождь; потом подает блюдца с арахисом, рулетики из слоеного теста с сосисками, а тем временем слово за слово с большим трудом начинается разговор.

Говорят о странной погоде и дожде, который должен был зарядить с самого утра, но нет, вот только-только пошел. В конце вступает Каролина:

– Мне очень жаль, думаю, вы ждете объяснений, особенно ты, Матиас, но я ничего не помню, и следствие еще продолжается, надеюсь, когда-нибудь выяснится, что же со мной случилось.

Матиас глядит ей в глаза и говорит:

– Но меня, меня-то ты узнаешь, мама?

Каролина гладит его по щеке и улыбается – мило, широко и тепло, но ничего не отвечает, она отворачивается и смотрит на полицейских.

Женщина-следователь переводит взгляд на Матиаса и говорит, что, может быть, ему лучше пойти в другую комнату, но Матиас не слышит, он безразличен ко всему, кроме своей матери.

Каролина кивает и спрашивает:

– Ты не хочешь показать мне… – И, спохватившись, продолжает: – Хочешь, мы пойдем поиграем в твою комнату?

Она забыла этот дом, думает Сандрина. Вспомнила ли она Матиаса?

Пока они вдвоем поднимаются по лестнице, Сандрина раздает напитки. Женщина-следователь от вина отказывается, выбирает газированную воду. Она начинает говорить, и Сандрина сколько угодно может рассматривать ее. Теперь видно, что она не так молода, как показалось поначалу, но в ее лице и резких движениях есть немалая энергичность. На ней кожаная куртка и светло-серая футболка, и сквозь расстегнутые полы куртки видно, что ткань под мышками потемнела от пота. Сама Сандрина никогда не носит футболок, легкая одежда вообще не для нее при таких-то телесах, и она никогда не допустит, чтобы другие видели, как она потеет. Однако эта женщина абсолютно уверена в себе, подобной уверенности ей, Сандрине, в жизни не достичь.

Когда Каролина и Матиас достигают скрипучей ступеньки, Сандрина открывает бутылку с фруктовым соком так неловко, будто ее тело решило подтвердить этот приговор.

Женщина говорит, что следствие по делу об исчезновении Каролины было закрыто, но Анн-Мари и Патрис уговорили дочь снова подать заявление, в котором написано, что на нее было совершено нападение; возможно, ее хотели убить. Они с коллегой взялись вести это дело, поскольку уже занимались предыдущим, сразу после исчезновения.

Полицейская не сводит глаз с Сандрины, смотрит на нее в упор, но без осуждения, однако Сандрина не привыкла смотреть людям в глаза – привыкла прятать их, опускать. Она всегда настороже, как травоядное животное, и как быть с этим прямым, пристальным взглядом, она не знает. Такое чувство, что следовательница ждет от нее показаний или же она ее от чего-то предостерегает. За окном капли дождя падают на террасу, на газон. Когда женщина наконец переводит взгляд на мужа Каролины, Сандрина с облегчением позволяет себе посмотреть в окно. Дождь – нет, ливень – ударяется о бетонные, с примесью мелкой гальки, плиты и, разлетаясь в разные стороны, пропитывает влагой тщательно постриженную траву. Но Сандрина все слышит – слышит, как Анн-Мари поясняет, что в Италии ее дочь наблюдалась у психотерапевта, а после возвращения во Францию ее осмотрели специалисты в Питье-Сальпетриер… и ей посоветовали… в Париже ей посоветовали… найти кого-то здесь, поблизости… чтобы вновь обрести память. Хотя Анн-Мари говорит с паузами, в голосе ее нет ни малейшего сомнения в том, что ее дочь целиком и полностью восстановится – это неизбежно произойдет; Патрис проводит рукой по губам, подбородку и смотрит себе под ноги; у него вид не столь уверенный. «Ах да», – добавляет полицейская, и тут раздается какой-то шорох. Сандрина отрывается от окна и видит, что дама в пропотевшей футболке протягивает Анн-Мари лист бумаги. Здесь имена психотерапевтов, которых рекомендует специалист, сотрудничающий с полицией, говорит женщина в куртке. Разумеется, выбирать должна сама Каролина, вмешивается Патрис, мы сделали бы это за нее, если б она не могла решать, но это не так, у нее нет явных психических отклонений, она только не может вспомнить, что произошло.

Фраза повисает в воздухе; Анн-Мари прижимает пальцы к губам, и Патрис берет ее за руку, повторяя:

– Да в этом все дело. Специалисты говорят, что это может… что память, может быть, вернется, но пока – нет, наша Каролина ничего не помнит. – Затем Патрис смотрит на мужчину, который снова стал его полноценным зятем, и повторяет: –